– Благодаря некоторым свойствам света и увеличительных стекол. Человеческий глаз - инструмент тоже тонкий, но по крайней мере половина Вселенной для него не видима, даже куда больше половины. Мы говорим, что ночью небо черное, ведь между звездами все кажется пустым и черным. Но направьте глаз телескопа на эту пустоту - и вот они, новые звезды! Далекие, светящиеся слишком слабо, чтобы невооруженный глаз мог разглядеть их, но бесчисленные, бесконечные созвездия, сказочное сияние - до самых недосягаемых границ Вселенной. Вопреки тому, что кажется вам, любая тьма всегда содержит в себе свет, великое торжество солнечных лучей. Я это видел. Я каждую ночь видел это, я составлял карты расположения звезд - маяков Господа нашего на берегах тьмы. И здесь тоже есть свет! Не существует уголка, вовсе лишенного света, сострадания и вечного сияния души Всевышнего. Нет на земле такого места, что было бы отвергнуто Богом, покинуто им, позабыто, оставлено во тьме кромешной. Куда обращались очи Господни - там всюду свет. Мы должны идти дальше, видеть глубже! И непременно найдем свет, если захотим. Искать же надо не только глазами, но и при помощи умелых рук, знаний наших и сердечной веры; можно невидимое сделать видимым, сокрытое явным. И вся наша темная земля тоже наполнена светом, как уснувшая звезда.

Он говорил с той убежденностью, которая, как знали шахтеры, по праву принадлежит проповедникам, великим Проповедникам, чьи слова обычно звучат под гулкими сводами соборов. Речи его как бы не имели отношения к той мерзкой дыре, где рудокопы добывали свой хлеб насущный: иная жизнь виделась в словах скрывающегося от мира безумца.

Позже, обсуждая это друг с другом, они лишь горестно качали головами. "Безумие его растет",сказал Пер, а Ганно промолвил: "Добрая у него, бедняги, душа!" И все же не нашлось среди них ни одного, кто хотя бы отчасти не поверил словам астронома.

– Покажи, как оно работает,- попросил как-то старый Бран, застав Гуннара в глубокой восточной штольне наедине со своим загадочным инструментом.

Именно Бран тогда, в первый раз, пошел за Гуннаром, принес ему еды и отвел к остальным.

Астроном охотно подвинулся и показал Брану, как держать инструмент, нацеленный куда-то вниз, в пол шахты, и научил искать объект и настраивать фокус, и попытался объяснить принципы действия прибора, и рассказать, что Бран может увидеть; все это он делал неуверенно, так как не привык объяснять столь сложные вещи неграмотному человеку, но достаточно терпеливо, даже если Бран понимал не сразу.

Старик долго и торжественно разглядывал пол шахты и наконец сказал:

– Ничего не вижу, одна земля да пыль, да камушки.

– Может, лампа тебя слепит?
– смиренно спросил астроном.- Лучше смотреть в полной темноте. Я-то и так могу, уже наловчился. В конце концов и здесь все дело в привычке и умении. Вот у вас все в забое с одного раза получается, а у меня никогда.

– Да, пожалуй... Скажи, а что видишь ты?..Бран колебался. До него только недавно дошло, кто Гун нар на самом деле. Ему было все равно, еретик он или нет, но то, что Гуннар - человек образованный, мешало Брану называть его "приятель" или "парень".

И все же здесь, в шахте, да еще после всего, что вместе пережито, "господином" он назвать его не мог. Да и астронома это испугало бы.

Гуннар положил руку на рамку своего устройства и тихим голосом ответил: - Там... там созвездия.

– А что такое "созвездия"?

Астроном посмотрел на Брана словно откуда-то из далекого далека и, помолчав, сказал:

– Большая Медведица, Скорпион, серп Млечного Пути летом - вот, например, созвездия. Это группы звезд, их соединения, звездные семьи, где одна звезда подобна другой...

– И ты их видишь? Отсюда? При помощи этой штуки?

Все еще глядя на него задумчивым и ясным взглядом в неярком свете свечи, астроном кивнул, но ничего не ответил, только показал вниз, на те камни, что были у них под ногами, на вырубленный в скале коридор шахты.

– На что же они похожи?
– Бран почему-то охрип.

– Я видел их лишь мгновение. Только миг один. Я еще не научился как следует, тут нужно иное мастерство... Но они там есть, Бран.

Теперь рудокопы часто не встречали его в забое, когда спускались туда по утрам, и даже поесть с ними он приходил не всегда, но они всегда оставляли ему его долю. Теперь он знал расположение штолен и штреков лучше любого из них, лучше даже Брана, причем не только "живую" часть шахты, но и "мертвую" ее зону - заброшенные выработки и пробные туннели, что вели на восток и дальше - к пещерам.

Там он чаще всего и бывал теперь, но они за ним не ходили.

Когда же он вновь появлялся в их забое, то они разговаривали с ним как-то застенчиво и не смеялись.

Однажды вечером, когда рудокопы возвращались, таща последнюю вагонетку, к главному стволу, он внезапно выступил им навстречу откуда-то справа, из темноты пересекающихся туннелей. Как всегда, одет он был в свою затрепанную куртку из овчины, почерневшую от грязи и перепачканную глиной. Его светлые волосы тронула седина. Глаза были по-прежнему ясные.

– Бран,- сказал он,- пойдем, теперь я могу тебе показать.

– Что показать?

– Звезды. Звезды под нами, под скалами. На четвертом уровне старой шахты - огромное созвездие. Там, где белый гранит выступает полосой в черной породе.

– Знаю я это место.

– Вот там; прямо внизу, у той стены, где белый камень. Созвездие большое, яркое, его свет пробивается сквозь тьму. А звездочки - как сказочные феи, как ангельские очи. Пойдем, посмотрим на них, Бран!

Пер и Ганно стояли рядом, упершись спинами в вагонетку, чтоб не катилась: задумчивые мужчины с усталыми, грязными лицами и большими руками, скрюченными и огрубевшими от заступа, кирки и салазок.