Наверное, лукавил, убеждая себя и прочих, что только глянуть на Наташу хотел — хотел ещё чего-то, быть может, объяснить причину внезапного исчезновения, чтоб не остаться в памяти любимой недостойным человеком. Ещё какие-то мыслишки душу царапали….

Её увидел за забором в топике и шортах — загорелую, весёлую, яркую своею красотой. Она ковыряла тяпкой землю меж картофельных кустов и напевала. А я любовался ею и любил….

Мужик к ней подошёл — плечистый и рукастый, годов не больше тридцати — вытер ветошью ладони и шлёпнул ей по заду. И не пощёчина в ответ, а поцелуй.

Мне расхотелось объяснять Наташе причину своего исчезновения в тот памятный день. Да и подглядывать тоже.

Выследил Катюшу. За нею по пятам ходил бутуз бесштанный — слушал выговоры, сунув палец в рот. А другой, такой же белобрысый, но постарше, сидел в сторонке, готовый сорваться на подвиги по первому зову Величественной Екатерины. Я потратил все оставшиеся деньги на шоколадные конфеты и подозвал его. Ему лет восемь, и был он рассудительным весьма:

— Ты кто?

— А ты?

— Куренков Вова.

— Они?

— Это моя сестра Катя и Валька, брат.

— Угощайтесь.

Он обернулся:

— Эй, подите-ка сюда. Катя, Валька….

Сунул пакет белобрысому Вове и прочь пошёл — мне не хотелось быть узнанным Катюшей. Шел, утирая слёзы — лишний ты, Гладышев, человек, и на той Земле, и на этой. Могила твоя обитель. Здесь вот сяду у общественного колодца в тени тополей, остановлю сердце, и пусть меня хоронит Сельсовет.

Сел и был готов исполнить задуманное — драма, происходящая у двора напротив, привлекла внимание.

Баба стояла монументом, скрестив руки под грудями, в вырезе платья похожими на ягодицы. Подле неё два пацана — один мелкий и робкий, второй пинал мешок с чем-то шевелящимся внутри.

— Мёртвому припарка твои пинки, — заявила тётка, — снеси к болоту, утопи.

— Так убью, — юный живодёр припал на колено и нанёс мешку три быстрых и сильных удара кулаком — так бьют крутые парни в американских боевиках.

Мешок молчал, но шевелился.

— Постой, я сбегаю за монтировкой, — мелкий сорвался с места.

Оставаться безучастным не было сил. Я подошёл.

— Бог в помощь, миряне. А чем я могу?

— Сильно обяжешь, если мимо пройдёшь.

Это баба так высказалась, но я проигнорировал.

— Так понимаю, Божью тварь жизни лишаете? А не боитесь?

— Чего? — толстуха вызывающе вздёрнула три подбородка.

— Воспитать из недоросля убийцу — сейчас он на животное руку поднял, завтра на человека.

— Мужик должен уметь защищаться.

— От мешка?

Примчался мелкий с монтировкой:

— На.

Но я перехватил её.

— Так значит, не боитесь?

— Кого, тебя? — живодёр, ободренный заступничеством матери, начал дерзить.

— Бога.

— А ты кто такой?

— Я и есть Бог.

Согнул руками монтировку в дугу и бросил в сторону. Очевидцы остолбенели.

— Во, блин, — шевельнулся живодёр. — Что тятьке скажем?

— Скажи, чтоб выпорол тебя как следует.

Взвалил мешок на плечо и прочь пошёл.

За околицей присел в густых лопухах. На ощупь стал знакомиться с содержимым крапивного узилища. Что имеем? Лапа, лапа, голова — наверно, псина. Досталось, брат, тебе — за что, если не секрет? Цыплёночка загрыз? Нехорошо. Ты его жизни лишил, а они б тебя.

— Не дёргайся, не дёргайся, — это я уже голосом. — Сначала поработаю с твоею головой, потом уж отпущу, не то ты убежишь и опять в какую-нибудь историю врюхаешься. Знаю я вас, дворовых псов. Кстати, как зовут тебя?

Ни черта я не знал собак — ни держал своих, с чужими не общался. Впрочем, вру — Катюше на день рождения подарили с Наташей щенка белого пуделя, и он жил в нашем доме. Кстати, что-то нынче его я не приметил….

Стиснул в ладонях собачью голову, попробовал проникнуть в её компьютер через мешок. Удалось. Огляделся — конечно, навороты не как у homo sapiens, но не прост, не прост собачий мозг. Вот эта пульсация откуда? Наверное, болевые ощущения. Уберём….

Давай-ка, брат, мы тебя перевоспитаем. Ведь бывают же умные собаки, о которых восторгаются — только что не говорит. Или это от дрессуры? У тебя пусть будет от природы….