– Все, больше бедняга не выдержит! – И Гундарго, прямо на глазах изумленного Кирпачека, поднес к губам больного склянку с водой, пропущенной через крест. Тот, сделав несколько торопливых глотков, принял нормальный вид оборотня – полувампира, полузверя. – Дело, как я думаю, именно в том, что невозможно ненавидеть то, что любишь. Завидуют почему-то всегда тем, кто дорог, кем восхищаются. И тогда тот, кто завидует, выворачивается наизнанку, совсем не осознавая этого. Оборотни на такую смену реагируют мгновенно, принимая на себя волны эмоций. Их внешняя форма меняется, когда они находятся рядом с теми, кто изменяет свои внутренние волны – вот так резко, без переходов. – Призрак, колыхнувшись, нагнулся над больным, поправил подушку, помогая жертве своих опытов улечься поудобнее. Потом выпрямился и серьезно посмотрел на коллегу. – Скорость их телесных реакций превышает внутренние пороги восприятия. Смена обличий идет так быстро, что выгорает мозг. Как я уже сказал, они принимают внешнюю форму любого, кто рядом с ними меняет внутреннее излучение.

– Я все понимаю, кроме зависти, – задумчиво произнес вампир. – Что является причиной, вызывающей эти волны?

– Здесь все просто: чувство справедливости со знаком минус дает негативную ситуацию зависти. Сильный крен в сторону плюса тоже негатив – тщеславие. Но это уже не в нашей юрисдикции, дорогой фон Гнорь, этими вопросами занимаются духовники.

– Разве?

– Да. Хотя мне думается, я знаю причину неблагополучия нашего мира.

– Болезни? – предположил Кирпачек, вспомнив разговор с фельдшером Тобом.

– Болезни, но не те, про которые ты думаешь, – загадочно произнес Гундарго. – А точнее – болезнь. Болезнь роста, мой дорогой друг. Эволюцию-то никто не отменял. И если она перестала быть видимой, внешней, значит, интенсивно работает внутри. Сколько миллионов лет у жителей нашей планеты не отрастают новые рога и копыта, не видоизменяются и не отпадают хвосты и крылья? А ведь жизнь не останавливается, и если перемены не заметны внешне, то это означает лишь одно: меняется внутреннее состояние… Меняется сама суть людей. Здесь, в этой палате, лежат те, кто отстал от времени. А в отстойниках содержат тех, кто родился слишком рано. – Призрак замолчал, тяжело вздохнул и добавил: – Мне иногда страшно жить, так ясно понимая, что бессмертие – не лучший из даров… Иди, Кирп, тебе надо отдохнуть.

Гундарго кивнул, прощаясь. Сквозь полупрозрачный силуэт призрака вампир увидел взгляд одного из больных – сосредоточенно-понимающий и благодарный.

– Знаешь, Кирпачек, я много думал о них, но так и не нашел решения проблемы. Единственное, что пришло в голову, – это непроницаемые стены вокруг.

– Но такие стены только в отстойниках, – прошептал Кирпачек, с ужасом вспоминая свой единственный визит в место, где содержались опасные для общества члены. Те, кто встал на путь безумия.

– Да, только туда не проникают чувственные волны, но обитатели этого страшного места никогда не станут полноправными гражданами. Они распадаются так быстро, что порой невозможно определить, какой была задумана их форма в первоначальном варианте. У этих, – кивок на привязанных к кроватям больных, – есть шанс.

– Святая вода?

– Да. Святая вода, чеснок, токсичные розы – все эти яды в ограниченных количествах снижают скорость внешних реакций, позволяя несчастным какое-то время не просто жить, но и сохранять стабильность. Мне кажется, что алкоголь и наркотики блокируют каналы восприятия чужого негатива и позитива, позволяя несчастным сохранять свой естественный внешний вид. Такие вот больные контролируют собственные состояния, умудряясь удерживаться на самом краю нормы, лишь иногда преступая границу, когда обстоятельства складываются неблагоприятно. Вообще-то общество несовершенно, однако внутреннюю чистоту люди могли бы научиться соблюдать. Тогда и больных стало бы меньше. – Гундарго обвел взглядом палату, посмотрел Кирпачеку в глаза и добавил: – Я рассказал вам об одной из причин данного заболевания, есть же еще две. Как ни странно, но причиной алкоголизма и наркомании является столь ценимая людьми категория, как воля. Волевые граждане берут на себя ответственность за весь мир и надрываются, а святая вода дает пусть временный, но отдых; те же, у кого воля слабенькая, кто предпочитает подчиняться, снимая тем самым ответственность за свою жизнь, выпив или приняв дозу чеснока, чувствуют себя решительными и всемогущими. Прости, друг мой, опять увлекся. – Гундарго вздохнув, отвернулся к окну. – Я еще понаблюдаю.

Кирп вышел из палаты, присел на ободранную коридорную кушетку, освободившуюся по причине высокой смертности и почему-то еще не занятую.

Молодой врач был потрясен. То, что человеками не рождаются, человеками становятся, – стало для него страшным откровением. Он уже не относил этих монстров в разделы мифов и сказок. Вампир понял, что каждый их тех, кого он видел ежедневно, с кем сталкивался на улицах, в транспорте, может встать на путь человечности.

Тело гудело, хотелось забыть и этот разговор, и самого Гундарго, и еще – никогда не думать о человеке.

Мысли впервые за день сменили направление. Кирпачек вдруг вспомнил о том, как оказался в этой существующей вопреки всем санитарным нормам больнице для бедных.

После памятного дня в родительском поместье, когда ему впервые привиделся человек, в жизни молодого вампира произошли такие изменения, что порой он задумывался, а было ли все это на самом деле: Чертокуличинск, визжащие порося в поместье отца и остальные события? Настолько его теперешняя жизнь отличалась от всего, к чему он привык, что знал о мире вообще и о людях всех национальностей в частности. Теперь и гномы, и бесы, и черти, и каменные великаны, и даже деревенские ведьмы казались ему похожими – одной слившейся людской массой. Так город перемалывал видовые особенности, усредняя, подгоняя под не известную никому норму, добиваясь одинаковости всех и вся.

Кирп подумал, что последний день в родном провинциальном захолустье был таким, какими были все предыдущие и будут наверняка все последующие дни тоже, если бы он остался в Чертокуличинске, как того хотел отец.

В тот день они с сестрой быстро закончили прогулку по лесу. Кирпачек, сославшись на усталость, повернул к замку. Глинни сочувствующе охала, щебетала что-то про переутомление, но у вампира перед глазами стояла страшная морда человека. Он никак не мог прогнать наваждение и слушал сестренку вполуха, иногда невпопад, односложно отвечая.