Едва устроившись, мы услышали снаружи шум и громкие голоса.

На улице стояла толпа крестьян, которые разговаривали с бойцами-махновцами.

— Да, товарищи, дело-то ясное. Он, сволочь, целый список составил, сорок фамилий, и передал его властям. Всех расстреляли…

Нам объяснили, что речь идет о сельском священнике. По словами крестьян, он донес деникинцам на многих жителей села как на сторонников махновского движения.

Краткое расследование, проведенное на месте несколькими повстанцами, показало, что крестьяне говорят правду.

Было решено отправиться к попу домой. Но крестьяне сообщили, что дом его заперт, и никого там нет.

Кто-то предположил, что поп бежал. Другие утверждали, что он прячется в самой церкви.

Тогда толпа крестьян и повстанцев направилась к храму. Дверь оказалась заперта. На ней висел большой амбарный замок.

— Гляди-ка, — крикнул кто-то. — Не может он быть внутри, дверь-то заперта снаружи…

Но другие, знающие, утверждали, что у попа не было времени бежать, и он попросил служку запереть его в храме, чтобы поверили в его бегство.

Желая в этом убедиться, несколько повстанцев сбили замок прикладами и вошли в церковь.

Они тщательно исследовали помещение, но никого не нашли. Однако обнаружили использованный ночной горшок и съестные припасы.

Стало ясно, что поп прячется в церкви. Услышав, как в нее пытаются войти, он, должно быть, залез на колокольню в надежде, что, не обнаружив его внизу, крестьяне уберутся восвояси.

Повстанцы поднялись на колокольню по узкой деревянной лестнице. При этом они громко кричали и стучали шашками и винтовками.

Тогда те, кто наблюдал за происходящим с площади, вдруг увидели под крышей колокольни высокую фигуру человека в черной рясе, который махал руками и, охваченный ужасом, отчаянно кричал.

Священник был молод, длинные соломенного цвета волосы развевались на ветру. В страхе протягивал он к собравшимся руки и жалобно взывал:

— Братцы! Братцы! Я ничего не сделал! Ничего не сделал! Смилуйтесь, братцы! Братцы…

Но сильные руки уже схватили его за полы рясы и потянули к лестнице.

Его заставили спуститься. Все вышли из церкви. Попа проволокли через площадь и привели во двор, где мы остановились.

Туда же зашли многие крестьяне и повстанцы. Другие столпились на площади перед открытыми воротами.

Тотчас был организован импровизированный народный суд. Наша «Комиссия» в нем не участвовала, мы лишь наблюдали за происходящим, предоставив народу действовать самому.

— Ну, — крикнули попу, — что ты на это скажешь, прохвост? Настал час расплаты! Прощайся с жизнью и молись своему Богу, если хочешь…

— Братцы, братцы мои, — повторял дрожащий поп, — невиновен я, невиновен, ничего я не сделал. Братцы…

— Как это ничего не сделал? — кричали собравшиеся. — А не ты ли донес на Ивана, и на Павла, и на Сергея горбатого, и на других? Не ты ли составил список? Хочешь, отведем тебя на кладбище и покажем могилы тобой загубленных? Или поищем в полицейском участке? Может, отыщется список, который ты написал?

Поп упал на колени и повторял, вращая глазами и обливаясь потом:

— Братцы, простите… Смилуйтесь!.. Ничего я не сделал.

Неожиданно к нему подошла молодая женщина, член нашей «Комиссии».

Стоя на коленях, он ухватился за подол ее платья, поднес его к губам и стал умолять:

— Сестричка, защити меня. Я невиновен… Спаси меня, сестричка.

— Чего ты хочешь от меня? — сказала она. — Если ты невиновен, защищайся. Эти люди — не дикие звери. Если ты и вправду ничего не сделал, они не причинят тебе зла. А если нет, что я могу сделать?

Во двор, пролагая себе путь в толпе, въехал повстанец на коне.

Узнав о том, что произошло, он остановился позади попа и, не спешиваясь, принялся яростно хлестать несчастного. При каждом ударе нагайки повстанец повторял: «Вот тебе за то, что обманывал народ! Вот тебе за то, что обманывал народ!» Толпа молча смотрела на него.

— Довольно, товарищ, — сказал я негромко. — Не нужно все-таки мучить его.

— Ну конечно! — раздались вокруг насмешливые крики. — А они что, никогда нас не мучили?

Подошел другой повстанец. Он грубо толкнул священника: