Заказали новые плакаты. Кроме того, решили, во-первых, предоставить большевистским властям самим объясняться с публикой и, во-вторых, что я в этот вечер на всякий случай останусь в своем гостиничном номере. Мы предполагали, что многочисленная публика несмотря ни на что потребует собрания, и в итоге большевикам придется уступить. В таком случае меня должен был известить секретарь группы.

Лично я ожидал большого скандала, даже серьезных столкновений.

Собрание было назначено на 8 часов вечера.

Около половины девятого меня позвали к телефону. Я узнал взволнованный голос секретаря: «Товарищ, зал буквально осажден толпой, которая не хочет ничего знать и требует собрания. Большевики не могут их урезонить. Вероятно, им придется уступить, и собрание состоится. Берите извозчика и быстрее приезжайте».

Прыгаю в коляску и отправляюсь. Издалека доносится невообразимый шум. Прибыв на место, вижу у дверей зала толпу, кричащую: «К черту вечер танцев! Довольно танцев! Осточертело!.. Хотим собрания! Мы пришли на собрание!.. Собрание! Собрание! Соб-ра-ние!»

Ко мне подходит ожидавший меня секретарь. Мы с трудом протискиваемся в холл, также заполненный народом. Зал находится на втором этаже. На верхней ступеньке лестницы обнаруживаю «товарища» Рындича, обращающегося к толпе, которая непрерывно кричит: «Собрание! Собрание!»

— Хорошо, что вы пришли… Видите, что происходит, — бросает он мне разгневанно. — Это все — ваших рук дело!

Возмущенно говорю:

— Я вас предупреждал. Это вы за все отвечаете. Вы хотели уладить дело. Ну, давайте! Выпутываетесь теперь, как знаете! Самым простым и лучшим было бы разрешить собрание.

— Нет, нет и нет! — кричит он, взбешенный. — Не будет вам собрания, гарантирую.

Я пожимаю плечами.

Неожиданно он говорит мне:

— Вот, товарищ. Они не желают меня слушать. А я не хотел бы прибегать к серьезным мерам. Вас они послушают. Объясните им ситуацию и убедите спокойно разойтись. Урезоньте их. Скажите, что собрание откладывается. Вы должны выполнить мою просьбу.

Чувствую, что если собрание не состоится сегодня, оно не состоится вообще никогда. Уверен, что оно будет окончательно запрещено, а я, возможно, арестован.

Я категорически отказываюсь обратиться к толпе. Отрицательно качнув головой, заявляю Рындичу:

— Нет, говорить я не буду. Вы этого хотели, вот сами и выпутывайтесь!

Толпа, видя наш спор, шумит все сильнее. Рындич пытается что-то сказать. Бесполезно! Его голос покрывает настоящий гул. Толпа чувствует свою силу. Она развеселилась, сплачивает ряды, постепенно заполняет лестницу, лестничную площадку, подходы к запертому залу.

Рындич с жестом отчаяния вновь обращается ко мне:

— Скажите им, скажите же! Или все плохо кончится!

Мне приходит в голову одна мысль. Я делаю знак окружающим меня людям. Они стихают. Тогда медленно, чеканя слова, я говорю:

— Товарищи! Ответственность за эту прискорбную неразбериху целиком лежит на большевистском горкоме. Мы первые, за две недели, сняли зал. Два дня назад комитет, даже не посовещавшись с нами, занял зал, чтобы организовать там вечер танцев. (Толпа оглушительно кричит: «Долой вечер танцев! Собрание!») Он вынудил нас перенести собрание. Я — выступающий и готов провести собрание сейчас же. Большевики формально запретили его. Но вы — граждане города;вы — публика. Так что решать вам. Я в вашем полном распоряжении. Выбирайте, товарищи: или мы переносим собрание, а вы спокойно расходитесь и приходите сюда в другой день, 5 января; или, если вы хотите собрания немедленно и таково ваше решение, действуйте, занимайте зал.

Едва прозвучали последние слова, обрадованная толпа разражается рукоплесканиями и кричит: «Собрание немедленно! Собрание! Собрание!» И в необоримом порыве бросается в зал. Рындича затолкали. Дверь открывают. (Иначе ее бы вышибли.) Дают свет.

Зал наполнился в мгновение ока. Публика, частью стоящая, частью сидящая, успокаивается. Мне остается только начать выступление. Но на эстраду забирается Рындич. Он обращается к собравшимся:

— Граждане, товарищи! Потерпите еще несколько минут. Комитет РКП(б) посовещается и примет окончательное решение. Его вам сразу же сообщат. Вероятно, танцев не будет…

— Ура! — кричит толпа, обрадованная своей очевидной победой. — Собрание! Да здравствует собрание!

Снова аплодируют. И смеются.

Большевики удаляются в соседнюю комнату для совещания. Двери зала закрывают. Собравшиеся терпеливо ждут решения. Думают, что эта комедия разыграна большевиками, чтобы сохранить лицо.

Проходит четверть часа.

Неожиданно двери зала распахиваются, и входит большой отряд солдат-чекистов (специальные войска, нечто вроде жандармов или мобильной гвардии, выдрессированные и слепо преданные режиму) с винтовками в руках. Ошарашенная публика неподвижно остается на своих местах. Спокойно, в напряженной тишине, солдаты занимают зал, пробираясь вдоль стен, позади сидений. Одна группа остается у дверей, винтовки нацелены на публику.