Шрифт:
Через несколько минут старуха принесла стакан чая, окинула человека-москита презрительным взглядом и поставила стакан на порог – пусть сам возьмет.
Джордж поднялся на три ступеньки, взял стакан, спустился, отошел от крыльца на три шага и только тогда отпил чая.
– Давно вы занимаетесь вашим делом?
– Шесть месяцев.
Он сделал еще глоток и вдруг, охваченный неожиданным вдохновением, сказал:
– У меня есть в деревне сестра, которую мне приходится содержать. Мария. Хорошая девушка, мадам. И готовит хорошо. Вам не нужна кухарка?
Принцесса покачала головой:
– У меня уже есть кухарка, очень хорошая. Извините.
Джордж допил чай, опустил стакан на нижнюю ступеньку и с секунду подержался за него, дабы увериться, что стакан не упадет.
– Скажите, а неудобства, связанные с моим задним двором, они начнутся снова?
– Конечно, мадам. Комары – очень вредные твари. Они и малярию разносят, и филярий.
И он рассказал миссис Гомец о жившей в его деревне монахине, сестре Люси, которая заболела малярией мозга.
– Она говорила, что так и будет хлопать, точно колибри, своими отощавшими руками – хлоп-хлоп, – пока не доберется до Священного Иерусалима. – Джордж замахал руками и пробежался вокруг стоявшего на дворе автомобиля, показывая, как это будет происходить.
Миссис Гомец расхохоталась. Он выглядел таким серьезным, степенным мужчиной, ни на какое легкомыслие не способным; она не ожидала, что человек низшего класса может оказаться столь забавным. И миссис Гомец оглядела Джорджа с головы до пят – с таким чувством, точно увидела его впервые.
Что касается Джорджа, то и он удивился ее смеху, такому бесхитростному – мадам еще и пофыркивала, будто крестьянка. Он тоже ничего подобного не ожидал. Ведь получившей хорошее воспитание леди не полагалось смеяться столь грубо и открыто, поведение миссис Гомец, женщины богатой, озадачило его.
Отсмеявшись, она устало сообщила:
– Предполагается, что за порядком на заднем дворе должен следить Мэттью. Но его и за руль-то усадить не всегда удается, что уж о заднем дворе говорить. Вечно он где-нибудь пьянствует.
И тут лицо ее осветилось от новой мысли.
– Займитесь двором вы, – сказала она. – Будете у меня приходящим садовником. Я вам заплачу.
Джордж едва не согласился, но что-то в нем воспротивилось этому. Видимо, причина была в небрежности, с какой ему предложили работу.
– Не мое это дело, мадам, дерьмо с задних дворов выгребать. Но для вас я готов и на это. Для вас я готов сделать все, потому что вы – хороший человек. Мне кажется, я чувствую вашу душу.
Миссис Гомец опять рассмеялась.
– Начнете на следующей неделе, – сказала она. И когда она захлопнула дверь, то лицо ее еще подрагивало от смеха.
После его ухода миссис Гомец распахнула дверь на задний двор. Бывала она там редко: на дворе стоял сильный запах жирной, заросшей сорной травой почвы, к которому примешивался смрад нечистот. Теперь же в воздухе веяло и пестицидом, и этот запах выманил ее из дома. Судя по доносившимся до нее звукам, человек-москит далеко еще не ушел.
Тзззык… тзззык… Она мысленно следовала за перемещавшимися по окрестностям ее дома звуками – сначала к Монтейросу, затем на участок доктора Каркада, а оттуда в Иезуитский педагогический колледж и Валенсийскую семинарию: тзззык… тзззык… тзззык… В конце концов звуки эти затерялись вдали.
Джордж сидел на груде камней, ожидая, когда появятся его друзья, относившиеся к работе так же, как когда-то он сам, и все они пойдут в распивочную, чтобы угоститься араком.
– Что на тебя нашло? – спросили у него в этот вечер друзья. – Молчишь будто воды в рот набрал.
И вправду, потратив с друзьями час на сопровождавшийся хриплым хохотом обмен анекдотами, Джордж помрачнел. Он думал о мужчине и женщине с обложки романа, который читала принцесса. Они сидели в машине, ветер сдувал назад волосы женщины, мужчина улыбался. А за ними, вдали, виднелся аэроплан. Над этой сценой парило в небе название романа: английские, сложенные из серебряных букв слова, похожие на благословение, полученное от бога достатка.
А еще он думал о женщине, которая может позволить себе читать целыми днями такие книги, сидя в уютном доме, под кондиционером, который не выключается никогда.
– Богачи издеваются над нами, друг. Вечно одно и то же: получи двадцать рупий и целуй за них мои ноги. Лезь в сточную канаву. Выгребай мое дерьмо. Вечно одно и то же.
– Опять он за свое, – усмехнулся Гуру. – Вот за такие-то разговоры его с работы и поперли, однако он не изменился, куда там. Остался таким же озлобленным.