Девочки, открыв рты, дрожали. Людовика рядом с сестрой Бенедеттой отрицательно мотала головой. Сестра Бенедетта что-то говорила и говорила, и говорила, и говорила. Что же касается меня, то я оглохла.

Очень возможно, что сестра Бенедетта что-то спрашивала у меня, а я не отвечала, хотя она повторяла свой вопрос уже в четвёртый и в пятый раз. Если бы она не взяла меня за плечи и не встряхнула, я, наверное, так никогда и не услышала бы её.

– Можно узнать, что ты хотела сделать, Леда Ротко?

Я не ответила ей в шестой раз.

– Ты ответишь мне или нет?

Нет никого страшнее рассерженной монахини. А сестра Бенедетта исходила яростью.

– Да.

– Что да?

– Да, хочу ответить.

– Так отвечай!

– Я не поняла вопроса.

Сестра Бенедетта дышала, как мехи, свисавшее с шеи распятие по-прежнему раскачивалось.

– Садись на место, Леда Ротко! И вы тоже, девочки, садитесь на свои места.

Тут началось общее движение.

Ноэми сидела рядом со мной, как на похоронах – втянув голову, уставившись в пол, вздрагивая и хлюпая носом.

Я оказалась виновницей какого-то бедствия и чувствовала себя очень неловко.

Я догадывалась, что должна извиниться, но не понимала, в чём заключается моя вина. Если бы только кто-нибудь подсказал мне, за что нужно попросить прощения, я ни секунды не медлила бы.

Сестра Бенедетта тоже вернулась на своё место за кафедрой.

Некоторое время в классе стояла тишина.

– А теперь проведём перекличку, – сказала сестра Бенедетта, отнимая руки от лица.

– Людовика Альтьери.

Людовика поднялась за партой позади меня и произнесла «Здесь», со злобным удовольствием пыхнув мне в затылок.

Ноэми проговорила «Здесь», как умирающая.

В то утро занятия сопровождались лёгкими смешками, которые сестре Бенедетте удавалось приглушить лишь иногда, и то ненадолго.

Звонок прервал мою сотую по счёту попытку написать своё имя, тогда как другие, учившиеся делать это уже целую неделю, легко выводили собственные фамилии.

Сестра Бенедетта провела нас во двор и оставила под наблюдением сестры Миртиллы.

– Поговорим после перемены, – сказала она, словно клещами сжав мне предплечье.

Если учесть опыт моих первых двух дней в школе, перемену следовало бы назвать изничтожение.

Сестра Миртилла, бедняжка, вообще не понимала, на каком свете она оказалась. Круглая, подпрыгивающая, словно воздушный шарик, она всё воспринимала в самых радужных красках, и все вокруг неё были прекрасны и замечательны.

Как она могла подумать, будто девочки действительно водят хоровод вокруг меня, остаётся загадкой. Если бы мы и правда вздумали водить хоровод, то я, надо полагать, тоже ходила бы по кругу вместе со всеми, а не стояла бы в центре.

Сестра Миртилла оставалась так далека от действительности, что даже похвалила девочек:

– Молодцы. Продолжайте и дальше так.

А на самом деле происходило примерно то же, что и в прошлый понедельник.

Все, кроме Людовики, окружили меня. Разница заключалась лишь в том, что теперь на меня указывали пальцем и не задавали вопросов. Они насмехались надо мной и хохотали до упаду. Разница оказалась и в том, что Ноэми не стояла рядом, а сидела на ступеньках лестницы, что вела из Колледжа во двор. Я видела, что она нахохлилась там, словно сыч, уткнувшись головой в колени. Я же стояла неподвижно, лишь посматривая в ту сторону, откуда доносились насмешки.

– Давай, Леда, прочитай нам Отче наш… – подстрекала какая-нибудь девочка.

– Ооооотче наааааш, – вторила ей другая, раскинув руки, словно кто-то тянул их в стороны.

– Давай, Леда! Ты что, язык проглотила?

И хохочут.

– А потом как ты делала?

– Давай, ну ты ведь знаешь молитву… Читай дальше…

– Может, дашь нам сегодня наши яблоки? – спросила самая высокая девочка.

И все опять смеются.

Да, яблока на этот раз не было. Я не открыла бы мой портфельчик, даже если бы меня принялись избивать, как Либеро колотил Фурио и наоборот.

Вдоволь насмеявшись над моим сольным выступлением, девочки и в самом деле стали водить вокруг меня хоровод, напевая:

– Леееееда дууууурааааа… Леееееда дууууурааааа… Леееееда дууууураааааа…

Тут Людовика прошла в круг, встала рядом со мной и посмотрела на них.

– Прочь отсюда! – приказала она.

И они ушли.