Е. КОМИССАРОВ. Для меня, как и для многих других, немцы оказались в Ростове неожиданно. Стоят бабы в очереди за хлебом. Из-за угла появляется группа фашистских автоматчиков. И на ломаном русском языке один из них спрашивает, где вокзал. Женщины, разинув рты, смотрят на немцев. Потом на небо: откуда, мол, они взялись? И тычут пальцами в сторону вокзала.

Когда немцы входили в город — не церемонились, стреляли и направо, и налево. В парикмахерской бреется мужчина. Пуля попадает ему в шею. Он оседает в кресле. Парикмахеры и клиенты врассыпную…

Через заборную щель наблюдаю, как немцы пробираются по нашей улице. В пятнистых плащах, с автоматами наперевес. Норовят через дворы просочиться на соседние улицы. Ткнулись в нашу калитку — заперто. Грохнули прикладом — не поддается. Побежали дальше.

Наутро по нашей 6-й улице (ныне Варфоломеевской), грохотала немецкая колонна: танки, мотоциклы, штабные машины. Немецкие танкисты — в черном, по пояс высовываются из люков. А мы таращились на них через заборы.

Неожиданно откуда — истребитель. И промчался вдоль этой колонны. Такой трам-та-ра-рам устроил! То ли он из своих пулеметов строчил, то ли по нему из всех видов оружия стреляли. Шуму наделал много. Похоже, в него не попали. Уж больно внезапно он появился и быстро промчался. А вот мы с заборов посыпались.

Ш. ЧАГАЕВ. В 1985 году я был в Веймаре и записал там, в приюте для стариков, рассказ обер-лейтенанта Курта Майзеля из 111-й пехотной дивизии вермахта:

«В ноябре 1941 года наша дивизия держала оборону на Самбековских высотах, недалеко от Таганрога. Я и мои солдаты впервые почувствовали русскую зиму, некоторые были обморожены. Вечером 19 ноября пришел приказ по нашему полку о том, что мой взвод и еще два саперных переходят в распоряжение 16-й танковой дивизии. Только 20 ноября я понял, что готовится наступление 1-й танковой армии фельдмаршала Эвальда фон Клейста на Ростов. Для меня и моих солдат, долгое время сидевших в блиндажах, было большой радостью снова идти в бой и овладеть новым населенным пунктом.

Мой взвод с четырьмя танками и бронетранспортерами, миновав какое-то селение со странным названием Шалтыр, вошел в Ростов. Мы взяли в плен десятка два русских солдат. Мы с завистью смотрели на их белые полушубки и валенки. Должен признаться, что некоторые мои солдаты попытались их раздеть, но я запретил это делать. Думаю, что это сделали другие, а пленных расстреляли… Когда мы ехали по улицам Ростова, население смотрело на нас с ненавистью. Помню, как мы проехали по широкой центральной улице, мимо парка с гранитным памятником Ленину, и через несколько километров остановились у здания, похожего на трактор. Кто-то из местных жителей сказал, что это театр. Мой взвод должен был заниматься охраной расположенных в районе театра войск, и я стал свидетелем массового расстрела заложников из числа мирных жителей. Взяв с собой группу солдат, на бронетранспортере я поехал в сторону реки Дон и случайно оказался у небольшого винзавода. Я никогда не видел, чтобы население так пило вино и тащило бутылки домой. Правда, мои солдаты тоже попробовали вина, им понравилось, и пару ящиков они прихватили. Среди тех, кто растаскивал имущество, партизан не было, но мы еще прошли по территории и очутились на мыловаренном заводе, там было очень много грязного мыла и стояли чаны с липкой жидкостью, которую женщины доставали ведрами и ели. Мы так и не поняли, что это такое».

В. КОТЛЯРОВА. Перед приходом немцев прошел слух, что надо прятать ценные вещи. А у нас из ценностей-то всего — свадебное колечко мамы с тремя розовыми камешками. Она его положила сверху на абажур. Люстра простенькая была со стеклянными сосульками. Как ни тяжело было, как мы ни голодали, мама колечко то сохранила. Хотя могла отнести на менку. А через двадцать лет, когда я уже замуж выходила, мне его подарила.

Е. СЕРОВ: Мы жили в самом центре. У нас была большая комната, окна как раз выходили на улицу Энгельса. Отец, офицер, командир батальона, служил на Дальнем Востоке. Перед самой войной, в июне, приехал на побывку домой. А потом о нашей судьбе он ничего не знал. Весь двор знал, что у нас отец офицер, и мы очень боялись, но никто не выдал.

Л. ГРИГОРЬЯН. Отец мой был инженером, со многими людьми он восстанавливал понтонный мост в Нахичевани. И потом вдруг исчез. Приходит человек и говорит: отца видели убитым, труп его там лежал. И мы были уверены в том, что он погиб. Потом выяснилось, что он отступил вместе со всеми. И после освобождения Ростова сразу же вернулся. Потом он попал в конце концов в Ереван. Был там даже заместителем министра по экономике или по капитальному строительству.

Е. КОМИССАРОВ: Стою во дворе… Держу в руках самодельную саблю, сделанную из железного обруча. Входят два немца. Похоже, нижние чины. Испугался. Уронил саблю. Встал на нее ногами, чтобы не видно было: все-таки оружие. Немцы вошли в дом. Дальше рассказывала мама: «Стали требовать: «Цукор! Цукор!» А что это такое, черт их знает. Нашли сырые яйца. Одно яйцо, в руках у немца лопнуло, потекло. Мама побежала за полотенцем, лишь бы скорее отстали. Нашли они все-таки цукор. Стали заталкивать в рот. Чавкают. Один из них открыл бельевой шкаф. Увидел там связки лука и расхохотался. Потом мы сообразили, что его так развеселило. Видимо, он там ожидал увидеть одежду. И вдруг в таком неподходящем месте — лук. Это им продукты легко доставались, а для нас они были самой большой ценностью.

Перешли немцы к соседке. Вскоре слышим оттуда шум. Выходит немец с кульком конфет. За него соседка цепляется и орет, балда, что у нее дети. Пнул ее немец сапогом в живот и ушел.

Идет по улице немецкий офицер. В руках у него хлыст. Важно идет. Похлопывает себя хлыстом по сапогу. Навстречу ему наш сосед, дядя Ваня. Тащит что-то в ведрах. Поравнялся с немцем. Тот его хлыстом и перекрестил. Дядя Ваня закрывается руками. Показывает — несет еду детям. Офицер тычет пальцем: неси назад! Сосед мешкает. Немец лапает рукой кобуру. Дядя Ваня трусцой бежит с ведрами обратно.

В. ГАЛУСТЯН. Грабили мыловаренный завод, крупозавод. За мукой пошел и наш сосед. Он пришел, а немцы уже выставили охрану. У склада стоял автоматчик. Немец ему и говорит: «Нельзя этого делать!» А мужик отвечает: «Что ты охраняешь, сейчас наши придут, всем этим надо воспользоваться». Немец его расстрелял в упор. Это видели и слышали другие соседи — крупозавод был рядом с нашим домом.

А. КАРАПЕТЯН. Когда немцы пришли в город, они стали называть площадь Карла Маркса Екатерининской, как она и раньше называлась. Памятник Марксу сбросили и закопали в одну из щелей. Я как раз жил напротив сада Фрунзе и все видел.