— Добрый день, могу ли я взглянуть на ваши документы?

Мими сидела как парализованная, не говоря ни слова. Солдаты тем временем окружили машину со всех сторон.

— О'кей, — мужественно сказал Томас, — мы американцы, понимаете?

— Флажок я вижу, — ответил блондин на прекрасном английском, — а теперь я хотел бы взглянуть на ваши документы.

— Вот они, — сказал Томас.

Рыжеватый обер-лейтенант Фриц Цумбуш развернул, как гармошку, американский диппаспорт и, наморщив лоб, изучил сначала его, затем элегантного молодого господина, сидевшего за рулем тяжелого черного лимузина с бесконечно скучающим высокомерным выражением лица. Цумбуш уточнил:

— Ваше имя Уильям С. Мерфи?

— Йес, — ответил тот и зевнул, прикрыв, как воспитанный человек, рот ладонью. Когда твое настоящее имя не Уильям С. Мерфи, а Томас Ливен, когда ты фигурируешь в черных списках немецкой разведки в качестве агента французских спецслужб и тебя окружает танковая колонна немецкого вермахта и если еще в довершение ко всему в машине находятся французская подружка вместе с высокопоставленным офицером секретной службы в штатском, имеющим при себе черную папку с досье и списками имен и адресов всех французских агентов — да, тогда нет ничего легче, чем изображать из себя бесконечно утомленного и скучающего субъекта!

С казенной вежливостью обер-лейтенант вернул паспорт. В этот жаркий день 13 июня 1940 года Соединенные Штаты все еще сохраняли нейтралитет. И Цумбушу, которого от Парижа отделял всего 21 километр, не хотелось искать неприятностей. Его семейная жизнь сложилась несчастливо, и он охотно стал солдатом. Поэтому, повинуясь долгу, потребовал:

— Паспорт дамы, пожалуйста.

Черноволосая красотка Мими, хотя ничего и не поняла, но догадалась и, открыв сумочку, извлекла из нее требуемое. А солдат, окружавших машину, одарила улыбкой, вызвавшей у них восхищенный шепот. «Моя секретарша», — пояснил Томас обер-лейтенанту. «Все идет прекрасно», — подумал он. И в следующую секунду разразилась катастрофа.

Обер-лейтенант просунул голову в окошко и взглянул на Симеона, сидевшего на заднем сиденье в окружении картонок и чемоданов, с черной кожаной папкой на коленях. Возможно, возвращая паспорт Мими, Цумбуш так энергично вытянул руку, что полковник Симеон прямо-таки отшатнулся от длани тевтона и прижал папку к груди с фанатичным выражением христианского мученика на лице.

— Эге, — произнес Цумбуш, — а что это там в ней? Покажите-ка!

— Нет, нет, нет! — закричал полковник.

Томас, попытавшийся вмешаться, ощутил, как локоть офицера уперся ему в рот. В конце-концов салон «Крайслера» не ярмарочная площадь. Мими завизжала. Цумбуш ударился головой о крышу автомобиля и разразился бранью. И когда Томас повернулся, то чувствительно ударился коленом о ручку коробки передач. «Что за идиот, разыгрывающий из себя героя», — подумал он с яростью. И тут, к своему несказанному ужасу, он увидел французский армейский пистолет в руках полковника и услышал, как тот прохрипел:

— Руки прочь или я стреляю!

— Осел! — заорал Томас. Он едва не вывихнул себе сустав, стараясь ударом выбить пистолет из руки Симеона. Раздался оглушительный выстрел, пуля продырявила крышу салона. Томас вырвал оружие из рук Симеона, крикнув ему яростно по-французски: «С вами одни только неприятности!»

Обер-лейтенант Цумбуш распахнул дверцу автомобиля и закричал Томасу: «Вылезайте!» Любезно улыбаясь, тот повиновался. Теперь и у обер-лейтенанта оказался в руке пистолет. Танкисты неподвижно окружали их, держа оружие на изготовку. Стало необыкновенно тихо.

Томас зашвырнул пистолет Симеона подальше в пшеничное поле, затем, подняв брови, взглянул на дула пятнадцати пистолетов. «Теперь ничего не попишешь, — подумал он, придется уповать на наш рефлекс "Я начальник — ты дурак"». Набрав побольше воздуха, он закричал на Цумбуша:

— Этот господин и эта дама находятся под моей защитой! На моей машине флаг Соединенных Штатов!

— Выходите или я стреляю! — приказал Цумбуш бледному полковнику Симеону.

— Оставайтесь на месте, — крикнул Томас и, не найдя ничего лучшего, продолжал: — Машина экстерриториальна! Всякий, кто в ней находится, находится на территории Америки.

— А мне плевать… — парировал обер-лейтенант.

— О'кей, о'кей, вы, видимо, хотите спровоцировать международный скандал? Из-за подобных инцидентов мы в свое время вступили в Первую мировую войну.

— Ничего я не провоцирую! Я выполняю свой долг! Этот человек может быть французским агентом.

— Да будь он агентом, разве он вел бы себя, как последний идиот?

— Дайте мне папку, я желаю знать, что в ней!

— Это дипломатический багаж, защищенный международными соглашениями! Я буду жаловаться вашему начальству!

— Можете это сделать прямо сейчас.

— Что это значит?

— Вы поедете с нами!

— Куда?

— В наш штаб корпуса. Тут дело нечисто, это и слепому ясно! Садитесь за руль и развернитесь. При первой же попытке к бегству открываем огонь. И не по колесам, — предупредил обер-лейтенант. Последние слова он произнес очень тихо.

Меланхолически вздыхая, Томас Ливен рассматривал спальню, выдержанную в красно-бело-золотистых тонах. Спальня была частью апартамента за номером сто семь. Апартамент сто семь был одним из четырех самых респектабельных в отеле «Георг V». Сам отель «Георг V» был одним из четырех самых респектабельных во всем Париже. На его крыше уже несколько часов развевался военный флаг рейха со свастикой. А мимо его главного входа уже несколько часов с грохотом катили тяжелые танки. Во дворе его стоял черный «крайслер». А в спальне апартамента сто семь расположились Томас Ливен, Мими Шамбер и полковник Жюль Симеон.