— Гастон? Это Отт. Я только что пережил тяжелый удар судьбы. Мне нужно что-нибудь легкое, возбуждающее. Приготовьте мне томатный коктейль и несколько сардин с жареным картофелем… Спасибо, — он повесил трубку.

«Итак, от них не вырваться, — подумал он. — В 1957 году они опять подловили меня — так же, как и в 1939-м!»

Из открытой балконной двери Томас Ливен смотрел на опустевший город и на далекие равнодушные звезды, блестевшие над Средиземным морем. И из бархатной темноты вдруг выплыли, начали приближаться и спускаться к нему — мужчины и женщины из его прошлого: фантастические красотки, холодные женщины-агенты, могущественные главы концернов, прожженные торгаши, безжалостные убийцы, предводители банд, устроители бойни.

Вся его прежняя жизнь нахлынула на него — дикая, полная приключений жизнь, которая, подобно торнадо, раскрутилась в тот теплый майский день 1939 года…

24 мая 1939 года без двух минут десять перед домом 122 на Ломбарт-стрит в центре Лондона остановился черный кабриолет «бентли».

Из машины вышел элегантный молодой господин. Его загар, небрежная походка, спутанные темные волосы удивительно не гармонировали с подчеркнуто строгой одеждой. Темно-серые брюки в полоску с острыми как бритва стрелками, черный двубортный пиджак, жилетка с золотой часовой цепочкой, белая рубашка с высоким стоячим воротничком, серый с перламутровым отливом галстук. Прежде чем захлопнуть дверцу, господин извлек из салона черный котелок, зонт и две газеты — «Таймс» и «Файненшл таймс» на розовой бумаге. После этого тридцатилетний Томас Ливен вошел в здание, вход которого украшала доска из черного мрамора, на которой золотом было написано: МАРЛОК&ЛИВЕН, АГЕНТСТВО ПО ДЕЛАМ ДОМИНИОНОВ.

Томас Ливен был самым молодым банкиром в Лондоне, и очень удачливым. Такую блиц-карьеру он сделал благодаря своему интеллекту, способности производить впечатление серьезного человека и таланту вести два абсолютно несовместимых образа жизни. Воплощенная корректность и серьезность на бирже, Томас вне этих священных стен был обаятельным покорителем женских сердец. Никто, и меньше всего те, о ком речь, не подозревали, что он мог играючи быть участником сразу четырех любовных интрижек, поскольку был не только вынослив, но и умел хранить молчание. Томас Ливен мог быть более чопорным, чем самый чопорный джентльмен из Сити, но раз в неделю он проводил время в одном из известных танцклубов Сохо, не афишируя это, а дважды в неделю посещал занятия джиу-джитсу.

Томас Ливен любил жизнь, и она, похоже, отвечала ему взаимностью. И хотя он был очень молод, о чем многие не догадывались, казалось, ему все падало с неба.

Когда Томас, с достоинством приподняв котелок, вошел в операционный зал банка, там уже находился его старший партнер Роберт Э. Марлок. Высокий и худой, Марлок был на 15 лет старше Томаса. У него была не очень приятная манера: стоило кому-нибудь взглянуть на него, как он моментально отводил в сторону свои светлые водянистые глаза. «Хэлло», — сказал он, по привычке глядя мимо Томаса. «Доброе утро, Марлок, — сказал Томас с серьезной миной. — Доброе утро, господа». Шесть служащих, сидевших за столами, ответили на приветствие с такими же серьезными минами.

Марлок стоял возле металлической стойки, накрытой стеклянным колпаком, из-под которого доносилось тиканье маленького латунного аппарата, печатавшего на нескончаемых бумажных полосах последние биржевые курсы. Томас подошел и взглянул на котировки. У Марлока слегка подрагивали руки. Человек недоверчивый мог бы сказать, что у него типичные руки карточного шулера. Но недоверие еще не успело поселиться в светлой душе Томаса Ливена. Марлок спросил нервно:

— Когда вы летите в Брюссель?

— Сегодня вечером.

— Самое время. Видите, как рухнули котировки! И все из-за проклятого нацистского стального пакта! Успели прочитать в газетах, Ливен?

— Разумеется, — сказал Томас. Он предпочитал употреблять «разумеется» вместо простого «да». Это звучало солиднее. В этот день, 24 мая 1939 года, газеты сообщали о заключении союзнического договора между Германией и Италией, названного также стальным пактом.

Через темный старомодный операционный зал Томас прошел в свой темный старомодный кабинет. Тощий Марлок последовал за ним и опустился в одно из кожаных кресел возле высокого письменного стола. Сперва партнеры обговорили, какие ценные бумаги Томас должен скупить на континенте, а от каких избавиться. У «Марлок&Ливен» был филиал в Брюсселе. Кроме того, Томас Ливен имел долю в одном из частных парижских банков. После того как с деловой частью было покончено, Роберт Э. Марлок нарушил свою давнюю привычку и открыто посмотрел в глаза своего младшего партнера.

— Э-э, Ливен, у меня к вам еще и личная просьба. Вы, конечно, помните Люси…

Томас прекрасно помнил Люси. Красивая блондинка из Кельна несколько лет прожила в Лондоне и была подружкой Марлока. Затем, должно быть, случилось что-то крайне неприятное — никто не знал точно, что именно, — но только Люси Бреннер внезапно вернулась в Германию.

— Мне неприятно обременять вас этим, Ливен, — сетовал теперь Марлок, стараясь усилием воли не отводить взгляд от младшего партнера. — Но я подумал, что если вы все равно будете в Брюсселе, то могли бы заскочить в Кельн и поговорить с Люси.

— В Кельн? А почему бы вам не съездить самому? Ведь вы тоже немец…

Марлок ответил:

— Я бы охотно съездил в Германию, но международное положение… К тому же, честно говоря, я тогда сильно обидел Люси…

Марлок часто и охотно говорил о своей честности.

— …да, если честно. Тут оказалась замешанной другая женщина. Люси была вправе бросить меня. Скажите ей, что я прошу прощения. Я хочу все загладить. Она должна вернуться…

В его голосе зазвучало волнение, сродни тому, какое появляется у политиков, когда они говорят о своем стремлении к миру.