Шрифт:
Вырывая волосы и ломая в отчаянии руки, граф выбежал из комнаты и наткнулся в коридоре на Мальсена.
— Что делать с Раулем? — спросил интендант.
— Похоронить его в погребе замка, когда умрет, — ответил варвар и побежал прямо в комнату Эрминии.
— Я уже вдовец! — с дьявольской улыбкой объявил он прекрасной госпоже Эрминии де Сент-Жермен.
Баронесса испугалась.
— Вы ее убили?
— Я ее наказал.
— И требуешь, чтобы я исполнила мое обещание.
— Да.
— В эту ужасную минуту?
— Не хочу больше ждать.
В глазах Каспара д'Эспиншаля блеснул грозный огонь, и Эрминия едва смела вымолвить:
— По крайней мере, вы дозволите мне утром вернуться в Клермон?
— А зачем?
— Приготовиться.
— К чему приготовиться?
— Но… ведь обычай требует…
— Я презираю обычаи.
— Но это ужасно. Вы меня пугаете. Это тиранство!
— Ошибаетесь! Это — любовь.
— Сумасшествие, а не любовь.
— Пусть и сумасшествие! Эрминия, три года я схожу с ума по тебе. Не хочу ждать больше. Ты должна быть моей.
Эрминия попробовала отдалить опасность.
— Вели позвать духовника.
— Здесь нет духовника.
— Ну, какого-нибудь священника. А тем временем поди вымой руки, на них видна кровь.
— А разве на твоих руках нет крови? — раздался чей-то грозный и суровый голос.
Каспар д'Эспиншаль и Эрминия быстро обернулись.
Эвлогий стоял в дверях, облокотясь на ручку огромного топора. Попеременно смотря на двух братьев, из которых один умолял, а другой угрожал, баронесса Эрминия де Сент-Жермен не заметила третьего свидетеля, стоявшего позади. Канеллак издали наблюдал за ними.
— Что это значит? Зачем ты явился сюда? — грозно спросил граф, удивленный появлением дикаря.
Эвлогий показал ему на Канеллака и произнес.
— Женщина, стоящая здесь, — чудовище. Анонимное письмо написано ею с целью оклеветать невинных Рауля и Одилию. Своего брата, спешившего открыть тебе глаза, она велела убить.
— Какое мне до этого дело! — ответил Каспар д'Эспиншаль, почти обезумевший от страсти, подходя к Эрминии. — Я для нее оставил все: жену и честь, она для меня пожертвовала братом. Я люблю ее, она будет моей.
Но Эвлогий удержал безумца.
— Бедный! Эта женщина жаждет не тебя, а твоего богатства.
— Ложь! Клевета! — воскликнула Эрминия.
— Молчи, чудовище! — крикнул Эвлогий. — А ты, брат, выслушай меня.
Обессиленный волнением Каспар д'Эспиншаль упал в кресло.
XVIII
Эвлогий продолжал:
— У меня все доказательства. Уже четыре года, как эта ужасная женщина употребляет все усилия к достижению одной цели: сделаться графиней д'Эспиншаль. Маску добродетели, которой она прикрывала свой разврат, пора сорвать. Брат! Эта гнусная женщина — любовница де Селанса, де Канеллака и многих других. Они-то доставляли средства, необходимые для поддержания роскоши, так как муж не оставил ей ничего.
Эрминия побледнела и не знала, что ответить.
Граф Каспар д'Эспиншаль вскочил с кресла, взглянул ей в лицо и, пораженный ужасом, выбежал из комнаты, крича:
— Расступитесь! Расступитесь!
Но Эвлогий вторично удержал его словами:
— Не приходи в отчаяние! Ты виноват, но тебя подтолкнули на злодеяние. Я не допущу, чтобы ты отвечал за него. Оставайся здесь. Изменить и выдать тебя может только одно существо — эта женщина. Но она, с этой минуты, принадлежит мне…
Каспар д'Эспиншаль даже в эту ужасную минуту не потерял врожденной хитрости и воскликнул:
— О каком злодеянии ты говоришь? Я не сделал никакого… Сказавши, что пожертвовал женой, я просто ошибся. Жена моя сама себя отравила. Даже допустив мое участие в этом деле, кто осмелится утверждать, что я не имел права наказать ее: она призналась, что любит этого презренного пажа…
— Она призналась?
— Да, сама призналась.
— Очень хорошо!
Эвлогий обратился к де Канеллаку.