Возвращаясь в горы из похода, кончившегося истреблением десяти бандитов, де Канеллак с Проломи-Боком встретили Шато-Морана и Телемака де Сент-Беата, и те услышали от них о новом подвиге мнимого Каспара д'Эспиншаля.

— Что же? Все к лучшему, — возразил старый Шато-Моран, — его видели в Канкбоа — вывожу заключение, что он там укрывается, а если это справедливо — можно оцепить и взять его, во что бы то ни стало.

Наскоро сделаны были распоряжения, и все отряды, согласно уговору, 7 февраля двинулись в Пиу, чтобы наутро открыть осаду Чертовой горы. В помощь вооруженным людям каждое селение прислало свой контингент; из Фирмани прибыло восемьсот человек, из Песиньо — триста, Меннетроль — двести; Арек, Уние, Фрессе-Барон, Ретунарк и другие прислали целые толпы людей, составивших настоящую армию.

Со времен последнего крестового похода никогда не собиралось на Вале подобного ополчения; все шли против одного человека.

Эвлогий, увидя со своей позиции на Чертовой горе, какие массы собрались на борьбу с ним, почувствовал сатанинскую гордость и воскликнул почти радостно:

— Один против всех! Прекрасно! Принимаю вызов и начну битву!

Миц был послан в разведку. На этого карлика, привыкнув к нему и оценив его, Эвлогий теперь смотрел с гордостью. Карлик, со своей стороны, очень привязался к Эвлогию.

— Мы, наверное, погибли! — воскликнул мальчик, вернувшись с разведки.

— Почему ты так думаешь? — остановил его Эвлогий.

— Их собралось там почти три тысячи человек. Не можем же мы их всех перебить!

— Кто знает, что мы можем сделать! Но они нам ничего не в силах сделать. Пищи у нас на несколько дней, притом остается еще ресурс — охота.

После завтрака Миц лег на сухие листья отдыхать в пещере, а Эвлогий пошел осматривать позицию. Пробираясь между каменьями, он скоро спустился на одну платформу, с которой ясно различал: дорогу в Пиу, несколько домов деревни Лавут, башню Полиньяк и Луару, протекавшую вдали и сверкавшую как стальная полоса. Везде горели огни; везде стояла стража. Он теперь понял все: его окружили и стерегли на всех выходах.

Суровый дикарь вздохнул и прошептал:

— Я могу погибнуть, но жаль, если убьют бедного ребенка Мица!

Надо ли говорить, что карлик, сын Наны, изнасилованной зверски Эвлогием, теперь вдруг сделался дорогим его сердцу; в нем он узнавал свои приметы, видел самого себя. Он был отцом, и новые чувства наполняли его грудь.

«Нет, он не струсит только потому, что придется защищать себя и своего сына!» — решил Эвлогий и вдруг страшно побледнел.

По Луаре плыла лодка. В ней сидел какой-то человек, закованный в железо, вокруг него плакало пятеро детей.

— Что это такое? — воскликнул он.

Скоро он мог различить в лодке, в оковах, крестьянина Жана Польгаста и его детей; старшему было восемь, а младшему два года. Солдаты подхватили арестанта и потащили его в лагерь. Везде вокруг огней толпились люди в пестрых одеждах; одни носили дрова, другие варили ужин, третьи расхаживали без дела и разговаривали. Эвлогий, благодаря мраку вечера, спустился еще ниже и мог очень основательно разглядеть лагерь своих врагов.

Случилось вот что. Вдова Жиро на допросе показала, что с графом в день битвы Каспара д'Эспиншаля с бандитами Канеллака были: какой-то ребенок, ей неизвестный, и крестьянин Жан Польгаст. По просьбе Канеллака Шато-Моран велел взять Жана Польгаста с семейством и доставить в лагерь.

Когда его привезли, сам великий маршал начал допрос.

— Тебя зовут Жан Польгаст? — спросил Шато-Моран и прибавил: — Эти дети — твоя семья; соседи считают тебя порядочным человеком? Надеюсь, ты поможешь правосудию?

Жан Польгаст торопливо поклонился, как можно ниже.

— Собранные мной сведения говорят, что ты знаешь, где укрывается Каспар д'Эспиншаль.

— Каспар д'Эспиншаль не сделал мне зла. Я не правосудие, и искать его не мое дело, — ответил Жан Польгаст.

— Ты ошибаешься, если так думаешь. Твоя обязанность искать его. Но прежде отвечай: знаешь ли ты и видел ли Каспара д'Эспиншаля?

— Бесспорно, я его видел и знаю.

— В таком случае, слушай же… — И Шато-Моран прочитал весь обвинительный акт против властителя замка Мессиак. Крестьянин слушал, опустив голову.

— Это черт знает, что такое! — крикнул Канеллак. — Вы, граф Шато-Моран, чересчур мягки с этим негодяем. Позвольте мне с ним потолковать: петля на шее скоро развяжет ему язык.

Жан Польгаст гордо поднял голову:

— Вы, сеньор, не получите от меня, даю вам слово, ни одного показания. Если вы, дворянин, не умели сдержать обещания, я сдержу свое.

— Обещание! Ты припоминаешь, что я обещал тебе сто палок. Делать нечего — надо сдержать обещание. — Обращаясь к Шато-Морану, Канеллак просил позволения по-своему допросить крестьянина. Офицеры, сержант и драгуны согласились с мнением Канеллака. Хотя и против воли и убеждений, но великий маршал должен был дать позволение на пристрастный допрос крестьянина.