– И неплохой завтрак, заметь!
– мрачно откликнулась Ширли.

Обе некоторое время молчали; Джен изучала смешные картинки с тем же выражением агрессивной напряженности, с каким читала первую страницу.

– Ха!
– один раз воскликнула она презрительно, но больше ни слова не прибавила.

Ширли, поскольку на ней были очки "для дали", попыталась, сидя в своем кресле, прочитать опус Энн Ландерс на последней странице, потому что Джен держала газету раскрытой, но никак не могла как следует поймать текст в фокус. Похоже было на одну из тех ужасных поэм, которые народ вечно - во всяком случае, так утверждает сама Энн Ландерс - "умоляет" ее напечатать "еще раз" (и обычно вместо чего-нибудь куда более интересного).

– В пятницу, - сказала Джен таким голосом, словно сидит за письменным столом у себя в офисе в Калифорнии, а не в домике на опушке леса, когда за окном сгущаются сумерки и как раз начинают летать совы.

– Что?

Джен в упор смотрела на нее поверх сложенной на коленях газеты своими ясными светло-карими глазами.

Ширли стало стыдно, что она невольно уснула; и она никак не могла избавиться от этих сов, которые смотрели на нее глазами Джен.

– Я сказала, что вернусь в Салем в пятницу. Если ты, конечно, не захочешь, чтобы я осталась подольше. Сенатор Бомбаст сказал, что я могу не выходить на работу и всю следующую неделю. Если же ты хочешь, чтобы я уехала пораньше, я могу уехать хоть завтра.
– Она продолжала смотреть на Ширли тем же взглядом хищной птицы.

– Нет, нет, что ты!
– слабым голосом попыталась возразить Ширли.
– Уезжай, когда хочешь.

– Одного дня достаточно, чтобы нам с тобой утрясти все дела?

– О, конечно! Да все, собственно, готово. К тому же вы оба юристы, так что...

– У мамы всегда все было в порядке, - сухо заметила Джен.

– Остались только некоторые мелочи...

– Какие?

– Если ты захочешь что-то взять...

– Все принадлежит тебе, Ширли.

– Ее драгоценности. И.., да! Этот ковер! И еще кое-что...

– Она оставила это тебе, - сказала Джен, и Ширли стало стыдно - не жадности своей, а трусости.

– Тебе бы все-таки следовало взять кое-что из ее вещей, - сказала она.
– Я же не могу...
– Ширли протянула к Джен руку. Тяжелое серебряное кольцо, которое Барбара когда-то купила ей в Нью-Мехико, съехало набок, болтаясь на ее худом, с утолщенным суставом пальце; она поправила кольцо.
– Я не могу носить ее вещи. Вот это - да, могу.

– Ну так продай их.

– Только если ты не захочешь их взять. Мне не хотелось бы продавать ее вещи.

Джен вздохнула и кивнула.

– Обувь?
– спросила Ширли.
– Ты ведь носишь восьмой?

Джен снова кивнула с мрачным видом.

– Хорошо, я посмотрю.

– Одежду?

– Хорошо. Я помогу тебе все это уложить.

– Зачем?

– Я отвезу все в женский приют в Портленде. Если, конечно, здесь нет никого, кому ты могла бы все это отдать. Я передам их в благотворительные органы. Все эти вещи, безусловно, пригодятся.

"Ну что ж, прекрасно!" - подумала Ширли, видя перед собой янтарные глаза Джен; теперь ее глаза напоминали скорее глаза ястреба, а не совы, и в них были решимость и бесстрашие дневного хищника.

– Хорошо, - сказала она вслух.

– Что-нибудь еще?

– Ну.., в общем, посмотри сама и возьми себе все, что захочешь. Просто я не могла заниматься этим, пока Энгас был здесь. Мне казалось, что он сочтет подобное занятие бессердечным - этаким "разделом добычи", знаешь ли.

Джен беспокойно шевельнула своим угловатым плечиком.

– Смертью всегда следует заниматься женщинам, - сказала она.
– И гробовщиками должны были бы быть женщины. Так же, как женщины являются повивальными бабками. У мужчин слишком много гормонов и сложных отношений с другими мужчинами. Мне, например, было противно, когда мужчины касались маминого тела! Даже в той малой степени, в какой им пришлось это делать. Я смогла вынести это только потому, что все они были незнакомцами, которым просто заплатили за их работу. Но если бы это могли сделать мы, ты и я, то было бы куда лучше. И правильнее. Это соответствовало бы нашему предназначению. Но только не Энгас! Вот уж это бы никуда не годилось! Нет, со смертью должны иметь дело женские руки.