Ширли ее слова застали врасплох. Она чувствовала, что, в общем, согласна с Джен, это было состояние, которое Барбара называла "нутряным да". Но ей очень не понравилось, как Джен сказала: "Мне было противно, когда мужчины касались маминого тела!" Это прозвучало слишком поверхностно, слишком театрально. Некоторые вещи, безусловно, лучше не произносить вслух.

Например, о том, что гробовщиками должны быть женщины. Или, может быть, она не права? Какая-то неясная сцена из Диккенса маячила у нее перед глазами: старые женщины возле трупа спорят из-за каких-то простыней... Скруджа, кажется? А может, из-за его савана? Или из-за полога над кроватью, темного, морщинистого, похожего на выветрившуюся горную породу, на пещеру, дающую ощущение убежища... Старухи ссорятся, кричат, бессердечные, алчные...

– И еще одно, - сказала Джен, и Ширли внутренне сжалась, точно кролик перед коршуном.
– Мне было отвратительного, что было сказано в завещании.

– Ох, прости! Я думала...

– Нет, нет, то, что ты им рассказала, было хорошо и правильно. Но И. X.! Что же они-то с этим сделали! Что за слова! "Оставшаяся жить"... "Оставшаяся жить в сыне, который ныне проживает в Портленде, в дочери, ныне живущей в Салеме, и в двух своих внуках..." И. X.!

А дальше?

Ширли терялась в догадках, пытаясь понять, что же до такой степени разозлило или оскорбило Джен.

– А как насчет тебя?
– спросила Джен.
– Почему там не сказано этого?

– Не сказано чего?

– Что она осталась жить в своей любовнице, Ширли Бауэр!

– Потому что я ей не любовница. И никогда ее любовницей не была!

Теперь Джен смотрела на нее, как сова днем - круглые глаза смотрят в упор, но ничего перед собой не видят...

Ширли встала, чувствуя в себе какой-то чудовищный электрический разряд, точно грозовая туча.

– Я не была ее любовницей! И она не была моей любовницей! Я ненавижу.., мы ненавидели это.., глупое слово "любовница"!
– проговорила она, точно в трансе.
– Это слово не имеет отношения к любви. Оно означает только голый секс, интрижку, мимолетную связь.

Это грязное, насмешливое, лицемерное и слащаво-сентиментальное слово! Я никогда не была любовницей Барбары. И, будь добра, избавь меня от этого определения!

Помолчав, Джен тихо, но все же игриво-вопросительным тоном промолвила:

– А как же тебя называть? Ее "другом"?

– И от дурацких эвфемизмов тоже меня, пожалуйста, избавь, - холодно, даже несколько высокомерно сказала Ширли.

– Ну что ж...
– Джен явно не находила слов, перебирая в уме привычные штампы, точно карточки в каталоге. Ширли наблюдала за ней с горькой усмешкой.

– Вот видишь?
– сказала она.
– Нет таких слов, которые что-нибудь действительно значили бы для нас!

Для меня и для Барбары. Для таких, как мы. Хотя мы и не можем выразить словами, кто мы такие. Даже мужчины этого не могут. А что, разве там говорилось, что Барбара осталась жить в своем бывшем муже? Или в том человеке, с которым она жила до того, как познакомилась с твоим отцом? Какой ярлык ты приклеишь ему?

У нас нет подходящих слов для обозначения многого из того, что мы делаем! Жена, муж, любовник, бывший, следующий, приемный, сводный - это все слова-пережитки, слова, доставшиеся нам от иной цивилизации и уже не имеющие к нынешним людям никакого отношения. Все эти определения ничего не значат; значение имеют только имена людей. Ты можешь сказать, например, что "Барбара осталась жить в Ширли". И к этому уже больше ничего не прибавишь.

Ширли быстро прошлась по небольшой гостиной, поправляя вещи на столе и на полках; она все еще была полна электричества; молнии пронизывали ее насквозь, кололи кончики пальцев.

– Слово "дочь" может еще что-то значить, - сказала она, выдергивая увядшую хризантему из букета, присланного миссис Инман.
– Как и слова "сын", или "брат", или "сестра". Эти слова еще стоит произносить.

Иногда.

– Мама, - сказала Джен так мягко и неуверенно, что Ширли на мгновение показалось, что Джен обращается к ней; потом она поняла и согласно кивнула, подумав при этом, а прибавит ли Джен еще и слово "отец", но Джен откашлялась и заговорила с прежней горячностью: