— Ты видела Каролину с собакой? Думаю, игрушка ей понравилась,

— Надо было зашить в нее ножовку.

— Возможно. По крайней мере, теперь у нас больше информации. Пойдем, не будем лишать Бэра привычной прогулки.

Так мы и сделали. Ушли. Чуть печальные. На обратном пути посмотрели на дом Каролины, но девочки у окна уже не было. Робоохранники постарались попасться нам на глаза, зависли у границы участка, такие же угрожающие, как в тот первый раз, когда мы с ними столкнулись. Я волочил ноги, а прекрасная Эйлис казалась скорее безумной, чем одухотворенной. Наконец мы добрались домой.

До сумерек оставалось еще несколько часов, но мы бессознательно выбрали застекленную веранду, а там, завернувшись во флисовые одеяла, смотрели, как легкий ветер мягко раскачивает ветки. Время животных еще не пришло, и мы видели только птиц: двух ворон и сойку. Бэр дремал, свернувшись калачиком, а я гладил волосы Эйлис, жалея, что мы вообще сюда переехали, увидели роботову девочку, попали в ситуацию, разрешить которую совершенно бессильны. Некоторое время спустя Эйлис встала и приготовила пахучий черный чай, а еще через полчаса Бэр стал проситься наружу. Мы выпустили его, но вернулся он очень быстро: олени пугали его. Эйлис приласкала пса, прижала к себе.

— Я тоже ненавижу роботов.

— Может, запрограммировать их, чтобы они завтра сходили к девочке?

Эйлис рассмеялась — чуть печально.

— Грустно будет, если их уничтожат злобные охранники.

Мы сидели и смотрели, как день соскальзывает во тьму, не шевелились, пока из-за темноты уже не видели выражения лиц друг друга, а Бэр не начал потявкивать, спрашивая, будет ли ужин.

На кухне я по привычке навел камеры Франкенбота на роботов дом. Потом хотел уже выключить, когда вдруг заметил кое-что.

— Эйлис! Иди сюда!

Она очутилась подле меня в мгновение ока.

Окно кухни было заклеено большим квадратом чего-то белого — может, оберточной бумаги или картона. На нем — выведенные от руки слова: МОЖЕТЕ ТЕПЕРЬ СИДЕТЬ НА СВОЕМ БАЛКОНЕ!

Она говорила, что теперь мы можем пользоваться балконом потому, что заклеила окно? Или что-то другое?

А вот Эйлис как будто переполняла уверенность. Она отнесла наверх бутылку шираза и два бокала. Дверь спальни беззвучно скользнула в сторону при нашем приближении, мы сели рядом с Франкенботом — вдвоем на свободный стул. Эйлис налила по полбокала. Свой она чуть приподняла в тосте.

— За Франкенбота, за наш первый прогресс. — Она почти любовно погладила робота по чуть заржавевшей голове.

Я сомневался в наших достижениях, но все равно отхлебнул. И добавил собственный тост:

— За Роберто, Руби и безымянную садовницу.

Эйлис рассмеялась. Бумага в окне соседского дома отодвинулась, и Каролина помахала нам рукой.

Два из трех новых роботов стояли в кухне с непроницаемыми и блестящими серебристыми лицами.

Слишком далеко было, чтобы определить наверняка, но мне подумалось, что Каролина улыбается.

В месяцы затишья я по большей части верил, что он помнит обо мне, но пока не нуждается в моих особых способностях. Вероятно, процесс, который он определял как «Дело», продвигался, хотя мир и казался просто переполненным тревогами и несчастьями, даже несмотря на то что холодная война доползла наконец до своего скучного финала. Рассказы об этом человеке по-прежнему иногда всплывали на поверхность океана прессы, но появлялись не на первых страницах, как бывало в середине века. Его свершения затушевывались одновременным валом близняшек-новостей на популярные темы — терроризм и светская жизнь знаменитостей, которые казались мне, воспитанному на изучении человеческих культур, всего лишь превознесением все тех же смертельно скучных тщеславных ничтожеств с их верой в собственную значимость и навязчивой потребностью оставить свой след в истории.

На самом деле мне позволило жениться растущее ощущение, что Старика я попросту выдумал. Вместе мы пережили более трех десятков приключений за более чем десять лет, но зачастую я не знал своего предназначения в операции, и порой эпицентр событий оказывался на расстоянии в несколько тысяч миль от места, куда мы с другими ассистентами были привлечены. За это десятилетие мир предстал предо мной гигантским механизмом, где каждое человеческое деяние было тесно связано с каким-то другим, и за этой цепочкой действий наблюдал Старик, который, казалось, постоянно был сосредоточен на спасении от разрушения всей планеты или хотя бы ее части. По прошествии лет у меня сформировалось иное впечатление: все мною сделанное было направлено либо по касательной, либо в сторону от основной цели. Тихими одинокими вечерами передо мной яркой чередой проносились сцены из той, прежней жизни, в остальное же время навязчиво донимала нынешняя реальность. В конечном итоге, у меня не осталось никаких вещественных свидетельств тех памятных событий, кроме боли в левой ноге в ненастье да ежеквартальных дивидендов от нескольких североамериканских горнодобывающих компаний.

Любовь, душевная близость, семейные отношения оказались спасением, определяющим счастье в жизни, по крайней мере для нас с Кларой. Даже если солнце расширится и расплавит свои планеты или наш хрупкий мир со всем своим бесконечно накапливаемым вооружением сгинет в им же вызванном пламени, наши простые радости все же останутся с нами, пусть и ненадолго.

Наутро после свадьбы мы с Кларой разбирали подарки в моей бруклинской квартире. Я сидел на диване, положив ноги на кофейный столик, и составлял список подарков и дарителей, а жена диктовала. Она сидела на коленках в углу комнаты среди коробок.