— Ты говоришь…

— Я не имею в виду нас с тобой и других, кто работал со Стариком. Я имею в виду — ВСЕ. Люди, которые приходили за помощью. Понимаешь? Кто теперь будет присматривать за людьми? К чему это приведет?

Что-то в ее словах показалось… Клара тоже это услышала и взглянула на меня. Определенно, моя соратница неуравновешенна, ее мысли затуманены. Когда я посмотрел на Моравиа, ее рука двигалась от нагрудного кармана рубашки… Ее пальцы коснулись губ…

— Какая жизнь без него? — сказала она и крепко сжала зубы.

Когда я нетвердо встал на ноги, ее голова откинулась назад, а тело выгнулось мучительной дугой. Годы несколько замедлили мою реакцию, но даже в славные дни моей молодости, когда я выдерживал гонку с великими, я все равно бы не успел.

Отчасти она была права. В последовавшие за этим дни все казалось иным: менее выразительным, более жестким, тяжелым, непереносимым. Хотя долгие годы перед печальным событием я с ним не пересекался, вера в Старика и его секретные труды укрепляла меня, повышала мою самооценку. Теперь я это прочувствовал.

Старик взял на себя обязательство, принял присягу, которую сам и сочинил. Я однажды прочитал ее: она висела в рамке над его рабочим столом, написанная от руки печатными буквами на небольшом желтоватом листе бумаги, озаглавленная просто — «Клятва». Не вспомню ее дословно, но там было что-то о поддержке любого, кому потребуется помощь, об использовании любой возможности и каждой способности, которой он обладает, для служения людям, о дальнейшем совершенствовании этих способностей. В последних строках говорилось о мире и воздержании от неоправданной жестокости.

Никогда за все мои годы работы со Стариком ни один из нас, его команды, не декламировал «Клятву» и не давал обязательства проявлять лояльность. Мы не подписывали никаких соглашений и не заключали контрактов. Полагаю, имелось в виду, что мы просто следовали за ним. Возможно, он рассуждал так: несмотря на наши многочисленные слабости, в нужный момент мы делали все правильно или, на худой конец, учились делать это лучше.

Я формулировал эти мысли, стоя студеным вечером на лужайке позади дома, уже в отставке, уже женатый. Но не мертвый, а следовательно, не был глух к голосам людей, страждущих милосердия.

Только я не знал, что делать.

И пришел к пониманию того, что имела в виду Моравиа: логика Старика — математика его морального сознания — была далека от моей. Когда он заставил правительство продолжать охоту, то скрупулезно рассчитал человеческие потери. В том числе, как и я, он должен был принять в расчет жизни своих бывших помощников. Самым приемлемым и обоснованным действием было бы сдаться.

Однако это не все, что он совершил. Он дрался с этими людьми, словно был всего лишь одним из них, одним из нас, позволяя им играть роль великолепных охотников; торжествующие представители закона смело могут похвастаться победоносной операцией в завтрашних газетах. В воображении масс необходимо нарисовать великую битву с впечатляющими эффектами и триумфом. Старик видел только Дело, труд дней и жизней, некую абстракцию, составленную из несвязанных между собой событий, в которую каждый человек вносит свой вклад, даже если порой его размер невозможно определить.

Прошло три года. Наступила весна. Размышляя о вечном, я стоял на крыльце, когда около дома остановился грузовичок доставки. Из него выпрыгнул молодой человек в типовой коричневой форме, подошел поближе, помахивая руками в такт шагам, и обратился ко мне, глянув на планшетку:

— Мистер Лэнаган?

— Да.

Он указал на грузовик.

— У меня для вас энциклопедии.

Я моргнул.

— Люди все еще их заказывают?

— Гм… Вы же заказали…

— Ну, на самом деле нет. Можно взглянуть? — Он тут же вручил мне планшетку с прикрепленным списком адресов развоза. — Это не… — начал было я, но тут же захлопнул рот.

Можно было высказаться по поводу того, что там проставлено не мое имя. Вместо «Брайан» указано «Лэнни». Я взглянул на грузовик, словно он был битком набит взрывчаткой, достаточной, чтобы поднять на воздух все окрестности.

— И что вы надумали? — спросил курьер.

Я внимательно вгляделся в его лицо на предмет выявить хоть какие-то признаки обмана. Его открытый взгляд лучился честностью. Он казался частью ясного и теплого дня. Возможно, он был тем, кем представился, а может, и нет — в любом случае я почувствовал, что все в порядке, и перестал тщательно изучать его.

— Конечно, — откликнулся я, передавая планшетку обратно. — Заносите.

Ящик размером со стиральную машину, привязанный ремнями к ручной тележке, закачался, когда курьер покатил его по вымощенной плиткой дорожке, потом повернул и поднял ее на две ступеньки в дом. Я велел ему оставить груз посередине гостиной. Руководствуясь стрелками на внешней стороне ящика, он опустил его длинной стороной на пол.

И вытащил двадцатку.

— Мы не берем чаевых, — покачал он головой.

— Мне не часто доставляют посылки. Сделай милость.