И тут к их столу нетвердой походкой приблизился молодой человек. Его можно было назвать привлекательным, если бы не пьяная гримаса. Одет он был дорого, но обильные возлияния и поглощенный обед уже принудили его развязать галстук и распахнуть пиджак. Он остановился в двух шагах и, глумливо улыбаясь, поклонился:

– Матильда Карловна! Приветствую! Мое почтение, господа!

– Кто это? – изумился Извеков, глядя на Мати, которая при виде незнакомца закусила губу.

– Позвольте представить, господа, это Юрий Владимирович Бархатов, сын моего покойного мужа, – произнесла она с усилием.

По всему было видно, что явление Юрия не вызвало у нее никакого восторга.

– Что вам угодно, сударь? – холодно поинтересовался Извеков.

– Мне угодно побеседовать с Матильдой Карловной. Должен сказать, господа, что сия несравненная особа в последнее время совершенно избегает моего присутствия, я лишен прежних возможностей видеть несравненную Матильду! Поэтому и поспешил воспользоваться ее присутствием здесь…

– Юрий! Прекрати паясничать! – Бархатова оборвала молодого человека таким резким тоном, что все обомлели.

За соседними столиками публика потеряла интерес к содержимому тарелок, многие обернулись в сторону разгорающейся ссоры. Вениамин Александрович занервничал, его многие узнавали и кланялись. Еще не хватало завтра в газетах прочитать о пьяном скандале с участием семейства известного писателя!

– Позвольте, я присяду, господа? – И, не дожидаясь приглашения, Бархатов уселся на стул рядом с Матильдой.

Повисло напряженное молчание. Кирилл полагал, что невеста что-либо объяснит, потому что ни о каком сынке покойного супруга он понятия не имел. На лице Ольги Николаевны было написано: «Я так и знала, неприятности не заставили себя ждать!»

– Обручение празднуете, помолвку? – спросил самозваный гость, наливая себе бокал.

– Мне кажется, сударь, что ваша бесцеремонность переступает границы поведения воспитанных людей, – тихо, но с угрозой произнес Кирилл.

– Отчего же? Мы все тут, за столом, в некотором роде очень близкие люди! – Бархатов засмеялся и выразительно посмотрел на Матильду.

– Юрий, – она замялась, переменила тон, он стал просительным. – Не надо сцен, поезжай к себе, мы завтра с тобой переговорим.

Но пришелец и не собирался ее слушать.

– Да-да, очень близкие люди! – И он снова засмеялся, откинувшись на спинку стула.

– Позвольте, в чем же наша с вами близость? – Кирилл начал терять терпение. Присутствие наглеца приводило его в ярость.

– Все мы, за исключением, как я знаю, самого младшего Извекова, пользовались теплым и дружеским участием известной особы.

И Бархатов с вызывающей наглостью поклонился позеленевшей от злости и досады Матильде.

– Милостивый государь! – Кирилл вскочил, швырнув на пол накрахмаленную салфетку.

– Да вы не горячитесь, юноша! Вам кажется, что мои слова – злой навет? А вы папашу своего спросите, он вам в красках распишет достоинства вашей избранницы, так как хорошо их изучил! Ведь недаром он отговаривал вас брать плод с червоточинкой, знал, что говорит! А он отговаривал вас, мой юный рыцарь, не так ли?

Кирилл застыл на месте. Вера закрыла ладонями пылающее лицо, ей хотелось провалиться сквозь землю. Извеков смотрел на жену, но та уподобилась мраморной статуе.

– Оля, это пьяный бред, нелепость…

Лучше бы он не говорил этой фразы! По тому, как она была произнесена, можно было вынести обвинительный приговор. Матильда, поджав губы, пронзила Юрия взглядом-молнией. Но что делать, роковые слова были сказаны. Она приподнялась со стула, Кирилл, бледный и сосредоточенный, помог ей встать.

– Вероятно, наше семейное торжество на этом и завершится, – произнес он безжизненным голосом. – Я поеду с Матильдой Карловной, нынче меня не ждите, в полку буду.

Поднялся и Бархатов и двинулся следом за молодыми людьми. Казалось, он едва держится на ногах. Да, Юрий выпил изрядно для храбрости, потому что страшно трусил, перед тем как предпринять последний отчаянный шаг, чтобы разлучить Кирилла и Матильду. Уже при выходе из зала Кирилл, пропустив даму вперед, дождался обидчика и что-то резко и выразительно произнес. Прошмыгнувший мимо официант только и услышал: «Завтра, на рассвете…» Матильда не слышала роковых слов, она теребила веер и с тревожным чувством разглядывала чучело огромного бурого медведя, сторожившего вход в заведение.

Когда кончается любовь? Вернее, когда понимаешь, что ее уже нет? Когда прекрасный цветок, живой и яркий, медленно умирает в вазе, это происходит грустно и неизбежно. Потом остается лишь со вздохом сожаления выбросить поникшую и потемневшую красоту. Выбросить и приготовить вазу для нового букета!

Увы, чувства не цветы! Порой они увядают навсегда, душа засыхает без живительной влаги и становится подобна мертвой пустыне. Ольга Николаевна ощущала себя теперь именно пустыней. В каком-то полусне она возвращалась домой. Супруг что-то с жаром говорил о полигамности мужской натуры, о неизменности их союза, но она не слышала его слов. Единственное обстоятельство поразило Извекову: Вениамин Александрович от пережитого вмиг протрезвел! Дома все разбежались по своим уголкам, и жизнь замерла. Ольга заперла дверь, боясь прихода супруга. Извеков действительно пришел, дернул ручку снаружи, но очень нерешительно, что было ему совсем не свойственно. Выждав несколько минут, он удалился к себе. Щелкнул замок, воцарилась тишина.