Итак, все кончено! Оля прислушалась к себе и поразилась. Ей не хотелось ни кричать, ни плакать, ни сводить счеты с жизнью, узнав об измене мужа. Не хотелось знать, как и когда все произошло, сколько длился их роман, начался ли он еще при жизни Тамары или уже позже? Невыносимы были его жалкие оправдания, ведь он и не рассчитывал что-либо ей объяснять, полагая, что тайна никогда не выйдет наружу, а уж если это и произойдет, то она не осмелится предъявлять ему претензии. Ей было ровным счетом все равно теперь, по прошествии стольких лет. Если бы она узнала раньше, она бы не перенесла, наложила бы на себя руки, повредилась умом. А сейчас – пустота и лед отчуждения. Это означало только одно – любви больше нет.

Но была ли его любовь? Похоже, все годы замужества она обманывалась, слепо полагая, что Вениамин позвал ее замуж из-за любви. Приходилось признать, что нет. Была тяга мужского естества к молодому телу, было стремление вернуть в дом порядок и уют, желание дать детям мать, словом, муж хотел от нее многого, но взамен не дал ей главного – любви!

Иногда она и раньше подозревала нечто подобное, но тут же успокаивала сама себя. Безграничного моря ее чувств хватит и на супруга, и на детей! Увы, ее самоотверженная и преданная любовь не одолела самолюбивого эгоизма окружающих. И как теперь жить? Столько лет прожито впустую, зря. Неужели циничная Бархатова была права? Только теперь до Ольги дошел смысл ее речей! Земля уходит из-под ног, небо обрушивается на голову, жизненные устои разбиваются вдребезги! Уйти? Куда? С кем? Уехать к отцу в Лондон?

И тут Оля вздрогнула. От Николая Алексеевича давно не было вестей, что на него не похоже! Да, бежать в Лондон, на край света, куда угодно! Она выполнила свой долг, принесла все возможные, никем не оцененные жертвы, отныне ее совесть чиста!

К утру Ольга уже почти приняла решение требовать развода. Это будет нелегко, но выбора не остается. Оля с недоумением оглядела себя: одетая, она просидела всю ночь, уставившись невидящим взглядом в стену. Нет, она не отступит, она тотчас же пойдет к мужу и объявит ему о своем решении.

Но ее решимость погасла в тот миг, когда раздался шум, топот, отворилась дверь и внесли Кирилла. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что произошла дуэль. Пуля попала в живот, разорвав внутренние органы. Раненого уложили на постель, Ольга и выбежавшая на шум Вера заметались около него. Секундант, товарищ, служивший в том же полку, давясь слезами, рассказывал о поединке. Противники встретились рано, только рассвело, за Шлиссельбургским трактом. Стрелялись с двенадцати шагов. Бархатов стрелок никудышный, выпитое накануне и безумный страх сделали свое дело, его руки ходили ходуном. Поэтому секунданты и надеялись, что обойдется, как такой может куда-нибудь попасть? Однако стервец попал! Правда, и Кирюша не сплоховал, уложил подлеца наповал!

Павел умчался за докторами, так как прибывший полковой лекарь пребывал в растерянности. Больной угасал прямо на глазах. Помогая перебинтовывать пасынка, Ольга Николаевна с ужасом поняла, что рана чудовищна, пуля просто растерзала его, не оставив никакого шанса на жизнь.

Через час прибыли еще два известных в городе хирурга. Осмотрев раненого, вынесли неутешительный вердикт. Шансов никаких, проживет от силы до вечера, зовите священника. Заливаясь слезами, Ольга Николаевна попыталась достучаться до супруга. Куда там! Ответом ей было знакомое безмолвие. Через день-два он протрезвеет и узнает, что его не дозвались к умирающему сыну! Ольгу под дверями кабинета сменила Вера. Оля ушла, она не могла выносить ее пронзительные крики, которые, казалось, и мертвого бы подняли. Но не Вениамина Извекова, находящегося в глубоком запое. Тогда Ольга решилась. В другой раз она никогда бы не посмела прервать мужнино уединение, нарушить тишину «творческого кризиса», но ситуация ухудшалась с каждой минутой. Извекова не могла представить, что Кирилл уйдет, не простившись с отцом и не простив его. Призвали дворника и взломали дверь. Ольга вошла осторожно, словно боясь нападения. Но хозяин кабинета, лежащий на диване, оставался недвижим и безмолвен. Она принялась трясти его, хлестать по щекам и щипать. С таким же успехом она могла бы пытаться заставить подняться тряпичную куклу. Убедившись в бесполезности своих усилий, Ольга Николаевна в отчаянии присела на стул у письменного стола. Глаза ее перебегали с предмета на предмет, рукописи, папки, чернила, перо, снова рукописи. Невольно Ольга передвинула несколько листков. Взгляд ее заострился, она прищурилась, стала читать, потом поспешно переложила еще несколько разрозненных страниц. Не может быть! Впрочем, это многое объясняет!

Муж пошевелился, она вздрогнула и замерла с листом в руке. Нет, сон беспробудный! Теперь понятно, почему ни одна живая душа никогда не переступала порога этой святыни! Даже ее, жену, сюда впускали только в его присутствии! Ольга Николаевна судорожно перебирала папки. Так и есть, все сходится! Она нашла папки, относящиеся к самым первым, наиболее известным романам Извекова, и аккуратно отделила пачку листков чуть желтоватого цвета. Свернула, упрятала под юбку. Супруг оставался недвижим. Что ж, пробуждение будет для него страшным вдвойне!

И в это мгновение примчалась горничная с известием, что барыня прибыла, просят допустить. Выбегая из кабинета, Ольга столкнулась с Павлом.

– Ведь ты не пустишь ее, правда, мама Оля? Если она появится на пороге нашего дома, я сам убью ее!

Оля вышла из квартиры, Матильда Карловна дожидалась на улице, сидя в изящной коляске. При виде Извековой Бархатова поспешила сойти навстречу.

– Напрасный труд, сударыня, извольте уезжать, вам тут не место! – Ольга жестом пресекла движение Бархатовой.

– Как он? Как? – выдохнула Матильда.

– Жизнь его на волоске. Шансов почти нет, – Извекова крепилась, ей не хотелось плакать при Матильде.

– Позвольте мне войти! – Бархатова попыталась пройти в дом.

– Да как вы смеете! После содеянного вами, после такого позора всей нашей семьи! Неужели вы не понимаете, что вам тут не место, вам вообще не место среди порядочных людей! Господь покарает вас за бедного Кирилла!

– Уже, уже покарал! – простонала Мати, оседая на дверцу коляски.