Потом они очутились в каком-то ресторанчике, кормили здесь препротивно, но им все равно было хорошо и весело. Неожиданно Хабаров потащил Киру в зоопарк, заставил прокатиться сначала на верблюде, а после – на чертовом колесе. И у Киры закружилась голова. Под конец она плохо слушала Хабарова и внезапно запросилась домой. Он отвез ее на такси. Простился сдержанно.

Оставшись одна, Кира подумала: "Какой-то чумовой".

На другой день, в начале седьмого, позвонили в парадную дверь. Позвонили громко, настойчиво. Заспанная Кира спросила:

– Кто там?

– Посылка Кире Андреевне, – ответили из-за двери. Кира открыла. На площадке стоял рослый парень в черной куртке, подбитой рыжим пятнастым мехом, в здоровенных сапожищах необыкновенного фасона. У ног парня высилось что-то большое и белое.

– Получите, – сказал парень. – Майор Хабаров просил вручить в шесть сорок пять. Велел сказать: "Доброе утро!", и доложить: в семнадцать тридцать будет звонить сам.

– А вы кто? – спросила Кира.

– Механик. Алексеенко. Если что передать надо, могу.

– Нет-нет, ничего передавать не надо. Спасибо. Парень ушел, понимающе улыбаясь. Кира втащила посылку в комнату. Разорвала бумагу. Оказались цветы, цветы в тяжеленнейшей корзине. Но какие! Громадные красные гвоздики. А на дворе был март, самое начало марта, холодное, метельное, многоснежное.

К ручке корзины была пришпилена записка: "Проснись, улыбнись, не хмурься. Посадка – 16.30. Выйду на связь – 17.30. Я серьезный. Вот увидишь! В. X.". Он был внимательным и щедрым.

Кира познакомила его со своей лучшей подругой Соней. Соне Хабаров не понравился.

– Думает, ему все можно, – сказала Соня, – а почему ему можно больше, чем другим? Денег у него много, вот и позволяет. Поработал бы простым инженером…

– Так он же не копит, а тратит деньги, – вступилась было Кира за Хабарова.

– Откуда ты знаешь? И что вообще ты про него знаешь? Шикарно ухаживает? Допустим. А что дальше?

Кира не стала спорить. Подумала: "Завидует Сонька и злится".

Потом Кира спросила Виктора Михайловича, понравилась ли ему Сонечка.

– Индюшка. Надувается, изображает черт те кого… И глаза у нее неверные.

У Киры был младший брат Костя. Кира считала его неудачником и очень жалела. Хабаров Костю едва терпел. Иждивенец, дармоед, паразит – других слов у Виктора Михайловича для Кости не было. Правда, в лицо он никогда ничего подобного ему не говорил. При нем Хабаров вообще больше молчал, но от Киры своего отношения не скрывал.

Однажды Костя забежал к сестре, когда Виктора Михайловича не было дома. Он, как всегда, спешил и почти от двери выпалил:

– Кирюха, выручай! Две сотни, еще лучше – три, зарез, понимаешь? Кредит нужен долгосрочный – на предмет оплаты неотложных долгов…

Кира, которая терпеть не могла этого дурацкого обращения – Кирюха, для порядка попеняла младшему брату, но в деньгах не отказала.

И случилось так, что именно в тот момент, когда она положила на стол две новенькие сотенные бумажки, в комнату вошел вернувшийся с аэродрома Хабаров. Вообще он никогда не интересовался, на что Кира тратит деньги, сколько. Но тут спросил:

– Для чего этому типу деньги?

– Этот тип, между прочим, мой брат, Витя, и он попросил взаймы.

– Прежде чем занимать, надо научиться зарабатывать…

Тут подал голос Костя:

– Неужели вы обедняете, выручив родственника на какие-то паршивые две сотни, я ж не миллион у вас прошу?

– З…! – взревел Хабаров. – Еще рассуждаешь. Острить изволишь. Паршивые две сотни! Сейчас я тебе покажу, как эти сотни добываются, сейчас… – И он скинул с плеч кожаную куртку, сорвал рубашку, майку и, задыхаясь от бешенства, прохрипел: – Смотри, любуйся!

Оба плеча Хабарова были в фиолетовых синяках-кровоподтеках. Синяки переходили на спину и на грудь.

– Что это? – испугалась Кира. – Что случилось?

– Это следы парашютных лямок. Понятно? Лямки оставляют о себе вот такую память, когда, зарабатывая две паршивые сотни, человек крутится в перевернутом штопоре. Ясно?

Костя, пробормотав что-то непонятно-извиняющееся, попытался улизнуть.

– Куда? Деньги на стол!.. – и Хабаров отобрал-таки у него эти две сотни.