– Боже! На кого ты похож! – вскричала она, увидев лицо брата.

Устрично-белое платье, туфельки на шпильках, наспех намазанные карминовые губы.

В глазах сестры Джин увидел столько любви и тревоги, что он мысленно дал себе пинка за то, что как-то давно перестал уделять внимание сестренке. Эта напряженная храбрая улыбка, эти судорожно сжатые кулачки.

Лот появился в номере всего на минуту.

– Вы тут поболтайте, – сказал он, – а я займусь оформлением твоих документов, Джин. Тебе здесь не следует задерживаться. В этой гостинице нередко бывают полицейские проверки. Думаю, что тебе надо покинуть Нью-Йорк не позже чем завтра.

– Уже? – нахмурился Джин. – Так быстро?

– Чем раньше, тем лучше, малыш!

– Мне нужно повидаться с мамой…

– Не выйдет. Ведь врач запретил ей выходить из дому, а тебе туда вход закрыт. Отложим это свидание до лучших времен. Дом находится под наблюдением полиции и наверняка людей Красавчика. Если бы не мои связи, я не смог бы пройти туда и привезти сюда Натали. Не правда ли, Джин, Натали становится все больше похожа на мою любимую киноартистку Одри Хепбэрн? Кстати, захочешь поесть – тут напротив чудное мюнхенское пиво «Левенбрау» и отличные свиные ножки!

И Лот исчез, оставив брата и сестру вдвоем.

Джин коротко, опуская все жестокие подробности, с большими купюрами рассказал обо всем, что произошло после того, как они расстались в день похорон отца.

У Натали не было для Джина никаких особых новостей. Правда, какие-то неизвестные лица с итальянским, что ли, акцентом ежедневно, а то и ночью звонили Гриневым и спрашивали Джина, но Натали не придала этому особого значения до того, как прочитала газету с фотографией брата. Маме она сказала, что это звонят знакомые из русской колонии, выражают Гриневым соболезнования по случаю трагической кончины Павла Николаевича.

И еще Натали сказала брату, что в их доме посменно дежурят по восемь часов трое сыщиков в штатском, то ли из полиции, то ли из ФБР. Один все время смотрит телевизор, другой разглядывает нюдистские журнальчики, а третий потягивает пиво, налегая на запасы Джина в холодильнике, и дремлет на диване в гостиной. Дважды они вместе с инспектором О'Лафлином копались в библиотеке в книгах и записях отца.

Приходил адвокат Сергей Аполлинарьевич Живаго зачитал хранившуюся у него копию завещания отца. Оригинал, по-видимому, был похищен убийцей. Маме отец оставил восемьдесят тысяч долларов, по стольку же оставил он Джину и Наташе, но с условием, что эти деньги будут выплачиваться им банком ежегодно в день рождения по десять тысяч долларов в течение восьми лет плюс проценты. Однако Сергей Аполлинарьевич после консультации с банком и юристом по наследственному налогу установил, что на долю сына и дочери Павла Николаевича Гринева придется вдвое меньшая сумма, чем рассчитывал Павел Николаевич, хотя банк восстановил все чеки, похищенные убийцей.

– Ведь у мамы мы ни цента не возьмем, – сказала Натали, для которой весь этот разговор был явно не по душе, – правда, Женя?

– Правда, Ната.

Джин вспомнил, с какой легкостью он просадил на бегах четвертую часть своего наследства. Ему стало не по себе.

– Слушай, Ната, – сказал он твердо. – Отец уже потратил почти пятьдесят тысяч только на то, чтобы дать мне образование в Оксфорде и медицинском колледже. Так что свое, выходит, я сполна получил. Я ухожу в армию и буду жить на всем готовом, а тебе нужно окончить театральное училище, тебе нужно приданое. Вот я решил: себе я оставлю десять тысяч на всякий пожарный случай, а остальные тридцать тысяч откажу тебе. Ну хотя бы в качестве свадебного подарка. Пожалуйста, не делай такое лицо и не отказывайся. Знаю, ты ничего не смыслишь в деньгах, а деньги в этой стране – все. Мне жаль, что я не могу тебе пока дать больше.

– Джин! – каким-то торжественным, приподнятым и одновременно смущенным тоном проговорила Натали, когда этот вопрос был наконец исчерпан. – Есть еще один важный пункт в завещании.

– Какой же?

– Отец отказал равную долю своему старшему сыну.

– Старшему сыну?

– Да, ты ведь помнишь, что у отца был сын от первой жены. Тот, что пропал пятилетним ребенком во время эвакуации белой армии в Крыму. Ему сейчас сорок семь лет.

Джин вскочил, возбужденно заходил по комнате.

– Это чертовски интересно! – сказал он. – У нас с тобой есть брат! Брат в России! Но как его найти?

– В том-то и беда, что все подробности, как сказано в завещании папы, содержатся в дневнике. Но эта тетрадь дневника исчезла, пропала – ее, видно, унес с собой убийца, который обыскал сейф.

– Вот дьявольщина! Неужели эта тайна так и останется тайной? Но почему отец ничего не сказал нам, маме? Ты говорила с мамой об этом?

– Конечно. Она ничего не знает, но говорит, что после поездки в Россию он был странно взволнован снова рвался туда, много писал в дневнике…

– И вдруг это убийство! И убийца похищает дневник. Может быть, это не случайно? Может быть, здесь имеется прямая связь? И в этой связи разгадка тайны убийства?

Джин заметил, что глаза Наташи наполнились слезами.

– Полно, Наташа! Полно! – воскликнул Джин нежно беря сестру за руки.

Джин говорил по-русски, как обычно в интимно-семейные минуты. Он подсел к сестре, обнял ее впервые за черт знает сколько лет. Плечи у девушки затряслись, но она быстро взяла себя в руки, раскрыла красную авиасумку компании TVA, достала платочек.