— Кажется всё в порядке, а что такое? — забеспокоился он.

— Ничего, ничего, — успокоил я его, — не теряй скорость. — И слегка оттолкнул ручку управления «от себя», заметив, что высота 18000 м, а воздушная скорость 550 км/ч. — Увеличивай скорость, иначе не заберёшься на потолок, — скомандовал я лётчику, глядя на углы атаки.

Самолёт перешёл в горизонтальный полёт с небольшим снижением. В этот момент я заметил на приборе падение оборотов левого двигателя — стрелка с цифрой «1» быстро перемещалась влево и вниз.

— Левый двигатель, — услышал я обеспокоенный голос лётчика.

— Не переживай, убирай форсажи и ставь левый на «стоп», — впереди я уже не наблюдал прежних дымков. — Алексей, разворачивайся на аэродром.

— Понял, но уже отказала навигационная система.

— Бери курс сто семьдесят градусов, — не успел договорить, как увидел падение оборотов правого двигателя. «Вот это мне уже совсем не нравится», сказал я сам себе и скомандовал в переднюю кабину:

— Ставь РУД на «стоп», держи скорость 500. Не торопясь, снижаемся до высоты 12 километров, там и начнём запускать.

Верхний предел для запуска был на высоте 14000 м, но я решил взять запас для большей гарантии. Оба двигателя работали на оборотах 12%.

— Станислав, передай обстановку руководителю полётов, — попросил я лётчика, а сам подумал: «Ничего, уж один-то как-нибудь запустим».

— Командир, у меня отказал высотомер, — послышался доклад из передней кабины.

«Всё правильно, — размышлял я, — не работают оба генератора, автоматика отключила всё ненужное. От барометрического высотомера сами отказались — не додумали, что можно лететь без обоих двигателей». Я посмотрел в боковое стекло фонаря. Металлическая птица в сорок тонн весом не летела, даже не планировала, а падала вниз как-то легко и беззвучно. Одна в этом огромном небесном просторе, она падала прямо на белоснежную облачную равнину. И, глядя на неё, не верилось, что эти, невинные с виду, облака, начинавшиеся, по словам метеоролога, на высоте 12000 м, превращаются внизу в тёмно-синие. И наполненные неизмеримым количеством влаги они сплошным толстым ковром опускаются до самой земли. «Ну что же, значит запускать начнём, как войдём в облака», — пришёл я к окончательному решению и передал его в переднюю кабину: — Начнёшь запускать левый в автомате. Если не пойдёт — сразу в ручном, в полуавтомате зря время терять только, — продолжал я давать указания, а сам смотрел на то, как мы не просто быстро, а уже стремительно приближались к верхнему краю облачности. — Готов? Давай! — подал команду, как только самолёт вонзился в белую вату облаков, а сам тяжёлым взглядом уставился на тахометр.

Словно резиновые, томительно тянулись одна за другой секунды. Напрасно, стрелка оборотов даже не дёрнулась.

— РУД — на «стоп», включай ручной запуск, снова ставь на «Малый газ», — передал я по СПУ, продолжая неотрывно смотреть на указатель оборотов. Ничего не изменилось. — Верни всё назад и повтори снова, только внимательней, — подавал новую команду, а сам уже не верил в успех.

«Напрасно всё это, — мелькнула неутешительная мысль, — тут что-то серьёзное». И как бы в подтверждение этому стрелка оборотов дёрнулась и поплыла, но… в обратную сторону.

— Быстро, правый — на запуск, — крикнул я, но чувствовал, шестым чувством ощущал, что опаздываем. Стрелка с цифрой «2» стояла на месте.

— Повторяю в ручном, — услышал голос лётчика.

— Давай, — не произнёс, а вяло прошевелил губами, уже зная, чем всё это кончится. И в тот момент, когда заклинивало второй двигатель, я уже торопливо передавал на землю:

— Я — 230-й, я — 230-й, заклинило оба двигателя, самолёт теряет управление, катапультируемся, отметьте район падения.

И конечно, как всегда в таких случаях, наступила обалдевшая тишина. Пока, не теряя драгоценного времени, я повторял всё снова, перед моими глазами силуэт самолёта на авиагоризонте стал медленно крениться влево. Всё! Заклинило управление. Прибор, продолжая работать, показывал быстро увеличивающийся тангаж на пикирование, в то время как силуэт самолёта уже переворачивался на «спину».

— Всё, приехали, — крикнул я напарнику, — брось управление, прыгаем!

Когда уже хватался за рукоятки катапультирования, мелькнула ещё одна мысль: «Чёрт возьми, я ведь совершенно не представляю, какая сейчас высота!»

Я хорошо запомнил этот миг, короткий миг моего расставания с Ним, уже спокойным и умиротворённым, затонувшим в этих облачных глубинах в полной тишине, которая вот-вот разорвётся обвальным грохотом яростного взрыва, после которого уже Никто не летает. Я ждал выстрела, а сам где-то в глубине сознания всё ещё не верил в реальность происходящего. Казалось, стоит захотеть, и я могу открыть фонарь и убедиться, что это всего лишь кабина тренажёра, закрытая белой шторкой. Но увы. Перед глазами, как в кино, крупным планом мелькнули и исчезли в белом тумане фонарь и кресло передней кабины. Что-то хлопнуло над головой и тут же внизу, под креслом, послышалось шипение, вслед за которым я начал медленно двигаться вверх. Мои чувства были настолько обострены, и всё это настолько не соответствовало моим ожиданиям сильного и резкого удара, после которого я должен был улететь «к чёрту на кулички», что я был в смятении. «Что же это за катапультирование? Если я и дальше так буду ползти…», — я не успел додумать эту мысль. Огромная, с невероятной быстротой нарастающая перегрузка вдавила меня в кресло, моё тело задохнулось под огромной тяжестью, а лицо, казалось, вытянулось в лошадиную морду. Память вернулась к тому моменту, когда меня основательно встряхнуло, и я повис в «молоке», не видя даже купола собственного парашюта. Радость успешного завершения катапультного полёта была настолько большой, что, усевшись поудобней на поперечную лямку подвесной системы, я решил таким образом сидеть сколько угодно. Однако эта радость длилась недолго.

«А что если стекло гермошлема запотело, а я думаю, что в облаках? Так можно просидеть, пока об землю не трахнешься». Я быстро открыл щиток гермошлема, но молочный «кисель» не исчез. «На что же придётся приземляться? Или приводняться?», — сверлила мозг новая беспокойная мысль. Но долго гадать не пришлось. Неожиданно вывалившись из облаков, я увидел с высоты метров двести один только лес. Хвойный лес с высокими соснами. Сильным ветром меня несло в сторону видневшейся впереди поляны. Все попытки управлять в принципе неуправляемым парашютом походили на тщетные дёрганья щенка, поднятого за загривок.

Вот уже подо мной замелькали верхушки сосен. Едва я успел поджать ноги и прикрыть лицо руками, взявшись за лямки крест накрест, как раздался треск, удары ветвей. Рывок, ещё рывок, и всё закончилось. «Кажется, приехали», — подумал я и, открыв глаза, увидел пред собой зелёный мох с высоты 15–20 м. «Ничего, — успокоил я сам себя, продолжая висеть вниз головой, — теперь можно и подождать».

Неожиданно ярко вспомнился рассказ Володи Рябия — из среднего поколения испытателей Службы, когда он катапультировался на МиГ-21 из-за отказа двигателя сразу после взлёта, и пытался дотянуть до второй ВПП, расположенной под углом к первой.