Она и была моим исключением. Ее звали Ребекка Уэнстон: двадцать восемь лет, рост метр восемьдесят, длинноволосая блондинка, глаза цвета лаванды, полные, чувственные губы и тело, из-за которого я лишился покоя. Я бы душу продал за возможность переспать с ней, но тут существовала одна маленькая проблема: Ребекка меня на дух не переносила. Я не понимал почему, и смириться с таким отношением тоже не получалось. Говорили мы всегда только о работе.

— Добрый день, сэр, — сказала она, и от звуков ее голоса у меня, как обычно, мурашки побежали по спине.

Я поздоровался в ответ и постарался не пялиться на нее слишком уж открыто, пока напарница шла через комнату. Как она шла! Великолепная походка подчеркивала все достоинства ее фигуры.

Ребекка внимательно оглядела голову, потом подняла глаза на меня, ожидая, чтобы я ввел ее в курс деда.

— Ее достали сегодня утром из желудка трески на рынке Биллингсгейт, — сказал я.

Напарница не отреагировала на это сообщение и продолжала пристально смотреть на меня.

Ее равнодушие меня чертовски злило, и, чтобы не выдать раздражения, я отошел от стола, продолжая рассказывать:

— Мы знаем только, что треску поймали вчера в Северном море. Агент Николз сейчас пытается выяснить, где именно. Черты лица, насколько мы пока что можем судить, не соответствуют ни одному из портретов девушек, пропавших в последнее время.

В этот момент вошел доктор Ричардс, патологоанатом. Я сообщил ему те скудные сведения, что были мне известны, и отошел от стола: Ричардс не любил, чтобы ему дышали в затылок, когда он занимается своей работой. Ребекка тоже посторонилась.

За все время вскрытия в помещении слышен был только голос Ричардса, усталым тоном комментировавшего свои действия. И вот что удалось выяснить о погибшей девушке: блондинка лет двадцати, контактные линзы, перенесла пластическую операцию на носу, была задушена, а потом обезглавлена при помощи электропилы. Смерть наступила по крайней мере три дня назад.

— Если они воспользовались электропилой, — сказал я Ребекке, — возможно, тело тоже расчленили и бросили в море.

Она молча кивнула.

— Да, возможно, — согласился доктор Ричардс.

Но пытаться обнаружить куски тела — все равно что искать иголку в стоге сена, подумал я уныло. Даже если нам удастся установить, на каком участке моря выловили треску, это вовсе не значит, что она проглотила голову именно там. Кто знает, какой путь проделала рыба после своей зловещей трапезы.

Я поделился этими соображениями с доктором Ричардсом.

Он пожал плечами:

— Все, что я могу сказать: в желудке трески голова пролежала недолго.

— То есть рыба, вероятно, проглотила ее незадолго до того, как попалась в сети?

— Может быть. Учитывая, что голова очень хорошо сохранилась, она наверняка много времени провела в воде при низкой температуре.

Еще лучше. Я все больше отчаивался. Голова три дня мокла в холодных водах Северного моря, которые позволили ей не только отлично сохраниться, но еще и отнесли прочь на многие мили.

Мне нужно было срочно вернуться в участок. Прежде чем уйти, я ласково попросил Ребекку остаться до конца вскрытия.

Это была маленькая месть за ее ледяное обращение, ведь и у моей безупречной напарницы, если очень постараться, можно было найти слабости: она не переносила вскрытий. Нечеловеческими усилиями сдерживала тошноту. Обычно я позволял ей держаться подальше от моргов, тогда я страшно злился, а в таких случаях становлюсь настоящим ублюдком — об этом мне красноречиво сообщил прощальный взгляд Ребекки.

Вот и отлично, подумал я, садясь в свой «ровер». По крайней мере мне удалось хоть как-то ее задеть.

Был самый конец апреля, но погода стояла февральская. Собачий холод. Да, согласился я в душе, пока ехал в машине, прав поэт: апрель действительно самый жестокий месяц. Жестокий, как Ребекка: вернувшись в участок, она так и обдавала меня холодом.

Я потерял счет эротическим фантазиям, которые мечтал воплотить в жизнь вместе с ней. Страсть была сильнее меня: при виде напарницы мысли мои всякий раз текли в одном и том же направлении: я представлял себе, как медленно снимаю с нее всю одежду, потом несу на постель и…

— Вы слышите меня, сэр? Я же сказала: в начале Понт-стрит. — Ледяной голос Ребекки пробудил меня от задумчивости.

Дело было после обеда, мы ехали на моем «ровере» в клинику пластического хирурга. Скорее всего именно он делал операцию на носу несчастной девушке, голова которой покоилась теперь в холодильной камере морга.

Съездить к нему предложила Ребекка. Доктор Ричардс сказал ей, что нос этого типа, так называемый французский, настолько совершенно мог сделать только Оливер Кэри. Он был лучшим пластическим хирургом своего времени. К нему обращались дамы из высшего общества, актрисы, топ-модели. Его услуги стоили ужасно дорого, и я спросил себя с некоторой долей беспокойства, уж не приходится ли наша девушка дочерью какому-нибудь богачу. Но в этих кругах никаких подозрительных исчезновений в последнее время не было. Более того, казалось, ни одна из пропавших в Соединенном Королевстве женщин не имела отношения к нашему делу. Значит, либо инцидент произошел на территории другой страны, либо о нем не сообщали в полицию.