– Видел, – кивнул Дронго, – именно поэтому и говорю. Это не ее письмо. Когда она поднялась к вам, то держала в руках небольшую записку, а не такой большой конверт. Кстати, откуда такой конверт?

– Они разбросаны по всему дому, – недовольно процедил Горбовский, – это фирменные конверты нашей компании.

– У нее в руках не было такого конверта, – твердо заявил Дронго, – я говорю то, что видел своими глазами. Где вы взяли конверт?

– На полу. Он лежал на полу, прямо при входе.

– Нет, – ответил Дронго, – этого тоже не может быть. Когда она выходила из кабинета, она прикрыла дверь и ничего не бросила на пол. Я в этом абсолютно убежден. Давайте просмотрим пленку еще раз.

– Я уже просмотрел, – отрезал Горбовский, – спасибо, господин Дронго, вы сделали все, что могли. Но теперь мне нужно подняться наверх и поговорить с Наташей.

– Поговорить с ней вы всегда успеете, – заметил Дронго, – давайте вместе просмотрим вашу пленку.

– Вы можете посмотреть прямо здесь, – предложил Горбовский. – Саша, подключи камеру к телевизору.

Саша оставил письмо на столе, взял камеру и подошел к телевизору. Через некоторое время камера включилась, и они увидели изображение стола в кабинете.

– Перемотайте пленку, – предложил Дронго, обращаясь к Саше, – нам нужно увидеть тот момент, когда в кабинет вошла Наташа.

Саша перемотал пленку и остановил ее в тот момент, когда у стола показалась Наташа.

– Стоп, – приказал Дронго. Изображение замерло. Дронго поднялся и подошел к телевизору, – вот видите, – показал он на руку Наташи. – Саша, прокручивай кадр за кадром медленно, чтобы мы могли видеть, что именно она держит в руке. – Саша стал передвигать кадр за кадром, пока Дронго снова не остановил его.

– Вот, – показал он, – вы видите, что у нее в руках небольшая бумажка, сложенная пополам. Записка. Но никак не конверт. Я не видел в руках у нее этого конверта. Посмотрите, что она делает. Она открывает ваш стол и кладет эту записку вам в ящик. Вы видите? Вы достали эту записку?

– Нет, – растерянно ответил Горбовский, смотревший на изображение любимой женщины, – подождите, – он поднялся и чуть качнулся. Саша бросился к нему.

– Нет, – оттолкнул его Горбовский, – я должен сам все проверить. Сейчас я вернусь. – Он тяжело вздохнул и пошел к лестнице.

– Вы думаете, что это не она?

– Нам лучше дождаться возвращения Романа Андреевича.

Дронго посмотрел на лежавшее письмо.

– Я знаю эти буквы, – сказал он, – они из журнала «Лица». Я его часто получаю и читаю. Иногда они пишут про меня, что приводит меня в состояние шока. Откуда такой журнал может знать о частном эксперте? У нас слишком разные жанры. Но они писали обо мне, и я часто покупаю именно этот журнал. Эти буквы вырезаны оттуда. Вот эта, эта и эта буквы. Абсолютно точно. Я знаю их графику. Кто у вас на даче получает такой журнал? Или его привозят?

– Не знаю, – растерялся Саша, – но Роман Андреевич его точно не получает. Я не видел у него такого журнала.

– Значит, нужно узнать, кто получает, – предложил Дронго, – и тогда мы, может быть, узнаем, кто именно вырезал буквы из журнала.

Сверху спускался Горбовский. Он держался за перила и был серого цвета. Саша бросился к Роману Андреевичу. Тот дошел до стула и буквально рухнул на него. Потом взглянул на Дронго. В глазах у него были слезы.

– Я не знаю, как проживу эту ночь, – признался он, – слишком все тяжело.

Он протянул записку Наташи, которую она положила ему в ящик стола. Дронго развернул письмо и взглянул на Горбовского, молча спрашивая разрешения прочесть записку.

– Читайте, – разрешил Роман Андреевич. – У меня не осталось никаких тайн.

«Дорогой мой, – писала Наташа, обращаясь к Горбовскому, – мне кажется, что события последних дней тебя очень сильно потрясли. Я вижу, как ты переживаешь и мучаешься. Я не знаю, что случилось с этим человеком, который так неудачно упал и погиб, но я вижу, как ты страдаешь. К тому же мне рассказали, что этот пьяный водитель пытался тебя убить. Не знаю почему, но я чувствую себя виноватой и в твоем настроении, и в твоем состоянии души. Поэтому прошу меня извинить. Я собираюсь завтра отсюда уехать. И не нужно меня уговаривать. Больше лгать твоей жене я не могу. И не хочу. Извини меня за это письмо, понимаю, какую боль оно тебе причиняет. Мне тоже очень тяжело. К тому же я привязалась к твоей дочери. Она прекрасный человек и вырастет твоим настоящим другом. Твоя Наташа».

Дронго молча вернул записку Горбовскому.

– Вот видите, – сказал тот, тяжело вздыхая, – а мы с вами уже готовы были обвинить ее во всех смертных грехах.

– Это тоже не доказательство, – возразил Дронго. – Она действительно принесла эту записку и оставила у вас в столе, что зафиксировано на пленке. А когда я спустился вниз, она могла подняться снова и бросить конверт на пол, спускаясь обратно. Такое тоже возможно.

– Вы невероятный человек, – простонал Горбовский, – как вы можете так говорить? Еще минуту назад вы ее защищали. А теперь готовы снова сдать. Я вас не понимаю.