— Они идут… идут…

— Что? — переспросил Ирн, удивленно приподняв брови. Подошел ближе, со смешанным выражением жалости и презрения посмотрел на горожанина. — О чем вы говорите?…

— Идут… — повторил мужчина, плаксиво скривившись. — Пить, жрать идут. Не хочу. Устал… но идут. Жалко…

Бессвязное бормотание резко затихло. Мужичок встрепенулся, резко вскочил. Глаза безумно сверкнули, рот жалобно искривился. Показались вспухшие окровавленные десны, пара желтоватых зубов. В зрачках мелькнули отблески разума, ярость и страх.

— Уходи!..

— Э-э-э… — протянул Ирн в затруднении. Испуганно отступил, выставил ладони. — Не беспокойтесь. Я спросил…

— Убирайся, дурак! — взвизгнул мужик. — Прочь!..

— Но что происходит? — Птиц пожалел о содеянном. Не везет, так не везет. И почему на пути встречаются одни психи?…

— Ты не понимаешь, — сказал горожанин и неожиданно засмеялся. — Никто не понимает… Слышишь? Они идут… идут, чтобы скормить этой суке! Тс-с… Тихо. Нас не должны увидеть вместе. Больше не хочу туда… Не хочу!..

Мужик отмахнулся от незримых врагов, захрипел и завыл. На миг приоткрылся ворот робы. На шее у самой ключицы обнажились синевато-черное пятно, множество ранок и язвочек, волдырей. В ноздри послушника ударил запах гнили и крови, чего-то отвратительно кислого. Человек упал на землю, обхватил голову руками. Начал раскачиваться, как маятник, пыхтеть…

В душу Птица вполз стылый ужас. Если бы в Дорберге лютовала чума, прохожих не было бы совсем. А тут нечто иное. Мрон! Разобраться бы, чародеев призвать. Но у него другая миссия, следует помнить о свитках и нашествии Тьмы.

Отвернувшись, Ирн поспешил прочь. Через пару десятков шагов споткнулся и замер. Пришло осознание некой неправильности в облике незнакомца. Одежда! Простая полотняная роба, что одевают под мантию служители!.. Еще не веря догадке, Птиц оглянулся. Горожанин выделялся на фоне темной кладки блеклым размытым пятном. А рядом уже возникли силуэты иных людей. Заскрежетал металл, кто-то простуженно проворчал:

— Взять эту падаль! Последняя ходка…

— Нет… не хочу! — засипел мужик.

— Надо, дорогой, — хохотнул кто-то. — Что ж ты расселся на видном месте? Прохожих пугаешь, вид портишь. Давай-давай, поднимайся. Отдохнешь немного, подлечишься… хе-хе… за казенный счет.

— Аларом заклинаю! — застонал горожанин. — Оставьте меня! Возьмите лучше соседку. У нее… у нее дочь, еще ни разу…

— Заткнись! — послышался третий голос, холодный и равнодушный. — Соседку проверим. А ты, так или иначе, пойдешь… твоя очередь.

— Нет! — булькнул мужик.

Раздались хрипение, короткий удар и ругань. Птиц скривился, словно от сильнейшей боли. Побледнел и задрожал. Бросил быстрый взгляд на тубус, затем опять посмотрел в туман и направился обратно.

Мгла отхлынула, поредела. Показался знакомый фасад, деревянный ящик. Рядом с дверью стояли три массивных воина. Как на подбор: высокие и широкоплечие, грузные. Длинные усы мокрыми тряпками свисали по подбородкам. Неопрятная щетина придавала сходство с разбойниками. Что удивительно, одеты одинаково. Вообще-то лишь богатые синьоры могут позволить себе заводить единую форму в войсках. Обычно обмундирование кнехтов сводилось к копью и щиту с гербом господина, стеганому жилету и кольчуге. Стражникам же выдавали и того меньше — кинжал, щит и накидку. А эти выряжены как господа: в цельнокованые кирасы и кожаные камзолы, широкополые шляпы с металлическими шишаками. Из обуви — длинные, почти до половины бедра сапоги. В ножнах длинные мечи… Но, судя по повадкам, все-таки стражи порядка. Странно… особенно на фоне окружающей нищеты.

Воины нагловато похохатывали, перебрасывались шутками. Двое быстро и умело вязали руки несчастному. Третий, видимо командир, покрикивал и подгонял. То и дело кривился, шмыгал носом. С неприязнью всматривался в туман, сбивал со шляпы мутные капли. Увидев послушника, разом насторожился и положил ладонь на рукоять клинка.

— Что сделал этот добропорядочный господин? — с места в карьер сорвался Птиц, указав на мужика. — Почему забираете? Никого не трогал, сидел…

На лице командира наряда появилось задумчивое выражение. Остальные вояки замерли, посмотрели с явным удивлением. Тот, который вязал горожанина, даже выпустил веревку и приоткрыл рот.

— Тебе-то какое дело? — хмыкнул командир. — Теперь посидит в другом месте.

— Но что он сделал? — воскликнул Птиц, непримиримо вздернув подбородок. — Алар заповедал судить лишь преступников.

— Алар… — пробормотал воин, приподняв брови. — Чужеземец?…

Тон стражника оказался вкрадчивым, преувеличенно мягким. Но в нарочитой доброжелательности почудились угрожающие нотки. Да и выражение лица воина не сулило медовых пряников. Губы растянуты в тусклой деревянной улыбке, мышцы напряжены. Остальные воины тем временем совершили ловкую рокировку. Один остался держать мужика, второй невзначай сместился за спину послушника. Принял расслабленную позу, с видом гуляющего по саду синьора стал рассматривать ворону на крыше. Как же, цветочки и птички, благодать…

Птиц дрогнул, отступил на шаг. Потом глубоко вздохнул, и, словно бросаясь на копья врагов, произнес:

— Я тут, собственно говоря, проездом. Направляюсь… м-м-м… в Золотую империю по делам.

— Ага, — медленно сказал воин. — Власти Дорберга уважают иностранцев. Сам король Бернард велел встречать путешественников и с почестями провожать на прием. Нашего сюзерена интересуют новости и слухи. Сами понимаете, времена неспокойные. А хорошему правителю нужно знать… обстановку.

— Понимаю, — выдохнул послушник. Немного расслабился, развел руками. — Но, к сожалению, спешу. Думаю, сюзерен не сильно обидится, если один из странников не сможет отдать визит вежливости.