Шойинка Воле
Шрифт:
Банделе покачал головой.
— Ну что ты, дафай накачаемся!
— Я пью пиво.
— О'кей, хлебни виски и добавь пива. Что тут со фсеми происходит?
Он сунул бутылку Банделе, и тот сделал вид, что берет ее. Бутылка грохнулась на пол, и Банделе спокойно вернулся к пиву.
Петер был быстр, как молния. Он схватил швабру и сказал в дверь ванной:
— Твой друг спятил Какого черта он губит хорошую фыпифку?
В голосе его было искреннее огорчение, и он проворно стал вытирать пол, соображая, как бы получше учинить дебош на весь город.
В гараже Банделе остановился.
— Ты уверен, что хочешь на этот прием?
— Что угодно, только не Петер. Боже, за пять минут этот тип превратил меня в дрожащую медузу.
— Ладно, поехали.
— А что он скажет, когда поймет, что мы его бросили?
— Он придумает какое-нибудь объяснение. Он толстокожий.
— А что ты ему говорил о самолете?
— Хотел от него избавиться. Сказал, что мой друг-дипломат с семьей возвращается из Канады и остановится у меня.
— Эгбо приедет?
— Он отсюда и не вылезал. Какая-то девчонка задурила ему мозги.
— Не могу поверить.
— Сам увидишь.
— Не могу поверить.
Улица была запружена автомобилями, съехавшимися на прием, и Саго сказал:
— Давай вернемся и пойдем пешком.
Банделе покачал головой.
— Собаки будут на нас рычать. Или куснут, или примут за официантов.
— Да, они снобы. А что они делают при виде велосипедистов?
— Смотря кто едет. Официантов пропустят, на преподавателей затявкают: ком-му-нис-ты!
— Это производит впечатление.
В сумраке автомобиля лицо Банделе казалось сухим и недвижным.
— Это все пустяки. Если поедешь на американской машине последней марки, собаки разлягутся на дороге и позволят себя переехать.
Слитное гудение острот, хихиканья и сплетен приветствовало их у входа в дом смерти. Со стороны пунша донесся пронзительный голос, имитирующий странный диалект какого-то англо-саксонского племени:
— ...и потом у нее вдруг возник интерес к нашему хору, поэтому Джон сказал: «Посмотрим, что будет дальше».
Общее хихиканье сменил густой бас:
— Ее отъезд в Лондон показался мне слишком поспешным. — И эта реплика потонула в хихиканье.
— Как думаешь, мы с тобой доберемся тут до бутылок?
— Поработать локтями — и все они разбегутся.
— Погоди. Я вижу черные лица, они нигерийцы?
— Внешность обманчива. Пошли!
Среди блюд с закуской Саго увидел свежие фрукты и устремился к ним с криком;
— К черту патриотизм! Что может быть лучше европейского яблока?
— Это обман, — ответил Банделе. — Убедись сам.
Саго был в бешенстве.
— Какой кретин способен выставить на показ пластмассовые фрукты? Да, да, Банделе, минутку, минутку... — Он только сейчас обратил внимание на убранство комнаты и, поворачиваясь на пятке, зацокал языком.
— Что случилось? Ах, ты опять о фруктах.
— Как сказал бы Матиас: «О-хо-хо-хо!»
С потолка на невидимых нитях свисали гроздья лимонов. Их блеск, заменявший жизнь, свидетельствовал, что они были того же происхождения, что и яблоки. Фантастические неживые цветы в причудливых вазонах украшали стены. Меж ними на живописной пластмассовой перекладине вился искусственный плющ. Потолок покрывал пластмассовый мох. У входа стоял натюрморт из апельсина, двух груш и грозди бананов — прямо из европейской пластмассовой фабрики.
— Я заблудился в этом окаменевшем лесу. Что за хозяева в этом доме?
— Ничто.
— У них, видно, мозги тоже окаменевшие.
Со стороны трюфелей донеслось:
— Я же говорю, я из-за нее отказался от отпуска. Женщины с больными почками не переносят нас, африканцев. Она такая чувственная кошка. Кто за ней теперь присмотрит?
Банделе осторожно снял руку Саго со своего рукава.
— Я все слышал. Костыль мне не нужен.
— Нет, ты слышал? То есть я не ошибся, что я это слышал?
— Да-да, посмотри на стол с выпивкой.
— Но кто этот черный дурак, который слушает так внимательно? Этот чистильщик в смокинге?
— Тише. Это наш новый профессор. Это он устроил прием.
— ...я говорю вам, что она разрывается на части. Аллергия ко всем африканцам. Такая су...матошная. — И вновь профессор понимающе кивнул.
— Я бы понял еще, если б она говорила с белым...
Странное возбуждение, возникшее в кончиках пальцев, овладевало Саго. Мурашки забегали по спине, предвещая нечто двусмысленное и опасное.