Собеседник улыбнулся.

— Еще не встречал африканца, который не был бы чем-нибудь оскорблен.

— А я не встречал американца, который бы не думал, что его наглость воспринимается как дружеская откровенность.

— Боже милостивый. Я вышел подышать воздухом, знал ли я, куда я зайду?

— Убирайся, — пробормотал Саго, — твоя рожа действует мне на желудок.

— Простите, я не расслышал.

Саго не отвечал. Он не мог решить, кто опасней, Петер или этот субъект.

— Знаете ли, — сказал незнакомец, — вы и подобные вам — самые недружелюбные люди в Нигерии.

— Я знаю. Американцы ждут всеобщей любви...

— Нет, нет, дело не в этом... Что угодно, только не это. — Саго почувствовал, что его подбивают на пошлость. — Послушайте, меня зовут Джо Голдер. Я лектор по истории Африки. У меня бессонница, вот я и решил прогуляться.

Саго кивнул и опять прислушался у дверей.

— Если вы не можете попасть в дом, пойдемте ко мне. Я поставлю вам выпивку.

— Нет, спасибо. Сегодня я трезв, и мне не хочется портить вечер.

— Хорошо, тогда кофе. Но пойдемте поболтаем минут пять. Это порядочно отсюда, но я вас привезу назад.

Обдумав предложение, Саго решил, что ему не мешает отогреться. Зашагав рядом с Джо Голдером, он обнаружил, что тот поразительно малоросл. Из-за атлетических бицепсов он казался куда выше. На плечах его сидела непропорционально маленькая голова. Дураки вроде Джо Голдера приезжают в Африку, чтобы нарываться на неприятности.

— У вас почти незаметен американский акцент.

— Это из-за Оксфорда. Я провел там пять лет, и, видите, не зря. Я не очень-то американец.

— Обменяйтесь правами рождения с одним моим знакомым немцем...

— Только не с Петером!

— Так вы его знаете?

Лицо Джо Голдера скрылось за шишковатой непроницаемой маской.

— Стало быть, вы о нем. Такие и приходят ко мне. Из-за того, что я американец, каждый шут с американским паспортом направляется прямо ко мне. За два года я переменил шесть квартир. Им говорят, у нас лектор — американец, и через мгновение я встречаю их на пороге или прямо в гостиной, где они готовы расположиться как дома. Я из-за них не ночую у себя, я отправляю их в консульство, но ничего не помогает. Назавтра является очередной парень — или девушка. Я, видите ли, мизантроп. Не люблю людей. Люблю одиночество, в этом нет ничего предосудительного.

— Не один вы такой, — пробормотал подавленный Саго.

— При этом некоторые еще воображают, что делают мне честь. Один психолог из Аризоны, приехавший сюда писать докторскую, сидел до трех часов ночи и все не мог решить, останется он у меня или пойдет в гостиницу. «Жаль, что у вас нет телефона, — сказал он. — Мне надо встретиться с огромным количеством лиц». А когда они в доме, дом мне не принадлежит. Приходишь в свою квартиру и видишь человека, о котором уже забыл. Я не занимаюсь филантропией. Не люблю, когда люди считают, что это мой долг. — Теперь Саго внимательно слушал ночного спутника.

— А почему бы вам просто не выставлять их? — спросил он.

— Дело в том, что я люблю помогать людям, только терпеть не могу, когда они считают, что это мой долг. Я никому не обязан помогать. Я могу запереться и сказать им, чтобы меня не тревожили. Я люблю покой. Из-за того, что я люблю помогать людям, я терпеть не могу, когда они считают, что это мой долг. — Он умолк, словно устыдившись непрошеной откровенности. — Простите, — сказал он. — У меня дурная привычка реагировать на воспоминания, как на что-то сиюминутное. Обычно, когда я в обществе начинаю о чем-нибудь вспоминать, я убегаю, не дожидаясь, пока воспоминания мной завладеют.

Они молча прошли полмили, и затем он снова заговорил:

— Я человек странный. Настроения меняются мгновенно. Иногда я образцовый хозяин. А затем я являюсь домой и требую, чтобы гость немедленно убирался. Однажды я бросил лекцию на середине и помчался домой, чтобы выставить музыканта, который торчал у меня целый месяц.

— Он вам что-нибудь сделал?

— Нет. Просто мне вдруг захотелось избавиться от него. Я загнал машину в кювет и остаток пути бежал сломя голову. — Он рассмеялся. — Я ценю свое время. Я могу балагурить с коллегой и через мгновение повернуться к нему спиной.

— И как они это воспринимают?

— По-разному. Некоторые считают это позерством.

— А вас это не беспокоит?

— Зачем брать в расчет дураков? Я не общественный деятель. Я не хожу на собрания и приемы. Я ценю свое время и фанатично сопротивляюсь, когда его у меня отнимают. Если я гроблю день, бесцельно сидя дома, так это мое дело и никого не касается.

Во многих домах горели огни. Со дворов доносился лай. Вспомнив о нравах собак в изложении Банделе, Саго вооружился палкой.