– Э, нет, парень. Ты свое дело сделал. – Сибиряк перестал улыбаться, отрицательно покачал головой. – Лежи теперь, дыши. Главное – народ понял, что пройти можно. Вон добровольцы в очереди стоят, Иштван им растолковывает, что да как…

Елисеев посмотрел в указанную Лапиным сторону и увидел группу людей, один из которых выделялся рыжей шевелюрой.

– Шерхель приехал?

– Ага, – кивнул Прохор. – Не усидел на Лимесе. Ну, теперь дело пойдет!

Стиснув зубы, Клим поднялся на ноги. Болела голова, во всем теле ощущалась сильная слабость. Но куда хуже этого было уязвленное самолюбие. Значит, с немцем «дело пойдет!». А без него, можно подумать, они бы и не справились? И ведь даже не подошел, не поздоровался, не говоря уж об остальном. Сплюнув прямо в пасть бронированного ската, Елисеев побрел к лагерю.

До заката под воду, «на свиданку», как прозвали погружения арбайтеры, имея в виду свидание со скатами, сходили шесть человек. Теперь уже никто не рисковал, через две минуты по счету водолазов вытаскивали. «Нить Ариадны» дотянули до «больнички», было обнаружено хранилище с контейнерами, утром планировалось начать их выемку и подъем на поверхность.

Ночью Клим проснулся от криков и знакомого уже лязгающего грохота, какой обычно производят бегущие вооруженные люди. Цендоржа не было. Сквозь ткань палатки виднелись тусклые движущиеся пятна факелов. Визжали прыгуны, хлопали арбалеты. Хрипло протрубил рог.

Быстро одевшись, он выскочил наружу. Между палатками бегали полуголые люди, на берегу, там, где стоял кран, полыхал пожар. Пламя заливало все вокруг трепещущим светом, в котором мелькали темные силуэты арбайтеров. Возле леса, ближе к лагерю Лиссажа, шел бой – звенела бронза, слышались крики.

Клим поймал за локоть несущегося сломя голову знакомого механика, корейца со смешным именем Дык.

– Кто напал? Что случилось?

– Из степи, много! – задыхаясь, прокричал кореец, пытаясь свободной рукой застегнуть панцирь. – Там, там! Туда!

И он бросился в темноту, гремя доспехами. Клим нырнул в палатку, передернул затвор пулевой винтовки и поспешил к лесу, двигаясь по краю освещенного факелами лагеря. Из темноты прямо на него вылетели несколько всадников. Прыгуны захрапели, отворачивая морды. Прежде чем Елисеев хоть что-то понял, всадники вскинули арбалеты, разрядили их, не целясь, и погнали своих скакунов прочь.

Свист болтов, пролетевших совсем рядом, отрезвил и успокоил Клима. Он опустил флажок предохранителя, стиснул зубы и методично ссадил всех пятерых выстрелами в спины. Грохот стрельбы раскатился над берегом. Из гущи боя ему ответила винтовка Цендоржа. «Жив», – подумал Клим, переходя с шага на бег. На опушке взорвалась граната, за ней еще одна. Бойцы Лиссажа закричали, устремляясь в атаку. Раздался знакомый уже хриплый рев рога – и темная степь задрожала под ударами множества прыгуньих лап. Неведомый враг не выдержал и бежал в ночь…

Дождь начался как-то внезапно. Еще минуту назад утренняя Эос весело играла лучами на рябой поверхности озера, но вот уже низкие слоистые облака затянули все небо, и из них щедро посыпалась холодная морось.

Итоги ночного нападения подвели быстро. Сгорели канаты на барабане лебедки, погибли двадцать шесть человек. Потери находчиков подсчитать не удалось – враг забрал трупы своих убитых. Исключение составили лишь те пятеро, застреленные Климом. Когда тела принесли к штабной палатке, Елисеев первым делом распорядился оголить им грудь. Его догадка подтвердилась: у всех чуть выше правого соска имелась татуировка – змея, кусающая свой хвост.

– Снейкеры! – выдохнул кто-то из солдат Лиссажа, и слово это пошло гулять по лагерю, заставляя людей хмурить брови и испуганно вглядываться в серую пелену, повисшую над степью.

На лебедке перемотали барабан, и работы возобновились. К обеду в штаб прибежал мокрый Цендорж.

– Клим-сечен, первый контейнер подняли!

Елисеев, устроивший после ночного боя ординарцу выволочку за то, что монгол вовремя не разбудил его, только кивнул, разглядывая карту. Цендорж, виновато шмыгнув, козырнул и ушел. Следом за ним на берег отправились Прохор Лапин и Шерхель. Немец, как и обещал, не смотрел в сторону Клима и не говорил с ним. Впрочем, это Елисеева заботило мало. Хуже было, что Шерхель как-то сразу не нашел общего языка с Лиссажем. Впрочем, француз платил ему той же монетой, и между ними возникла стойкая неприязнь.

Вот и сейчас, оставшись вдвоем с Климом, премьер-майор немедленно высказался в адрес Шерхеля в том смысле, что знающих начальников тут и без бошей хватает, что ночью вовсе не нужно было бросать в бой арбайтеров, его люди прекрасно, и главное, с меньшими потерями, справились бы и сами, и так далее, и в таком же духе…

– Перестаньте, Лиссаж. – Клим поморщился. – Лучше поясните мне по местности. Вот это что?

Француз глянул на раскрашенную в два цвета карту.

– Речка. Называется Говорящая Вода. Вытекает из озера Скорби и дальше течет мимо леса, через Ласточкино ущелье – и вдоль гор на юго-запад.

– Неплохо было бы отправить туда людей, на разведку. Нам надо знать, где у этих гадов логовище.

Лиссаж обиженно поджал губы.

– Господин уполномоченный! Довожу до вашего сведения, что мною уже отправлено шесть разведывательных партий по разным направлениям, и в том числе в указанный вами район. Если же вы предпочитаете взять военное командование на себя, я ни минуты не задержусь…

– Все, все! – Клим поднял руки. – Не сердитесь, Лиссаж.

Елисеева здорово раздражало, что имевшаяся в наличии карта, нарисованная безвестным умельцем из числа жителей Крайнего хутора, не давала точной информации об окрестностях озера. Нужно было уточнить некоторые моменты, но Клим, поговорив с рабочими, понял, что дело плохо – никто толком не ориентировался в здешних местах.