Шрифт:
Слишком долго я засиделся в своём «скумбриево-сельдевом» царстве, оброс жирком дармовых, по своей сути, денег. Вояж в Питер подвёл черту под четырёхлетнем лежанием в «тёплом болоте»: где спокойно и тихо, где хорошо кормят, а в голову приходят мысли о своей гениальности.
Стало очевидным, что сварил я манную кашу для кретинов, без соли и других приправ. Ведь понятно теперь, что меня и самого мутило от этой преснятины, так, что я даже лишний раз боялся перечитать написанное. Всё!!! Буду писать, как было на самом деле, не взирая, на лица и не боясь, что «срок давности ещё не истёк». Да-да, всё равно буду, потому, что если брошу эту затею вообще сгину в трясине «гладкой житухи», завязать с которой сам я просто не в состоянии. Но не во мне только дело, к сожалению. Бросить свою сладенькую» работёнку не позволяют две мои горячо любимые женщины, мать и тётка, вернее не позволяет, мыль о том, что им опять придётся считать каждую копейку, горбатиться на дурацких работах (типа разноски газет за гроши). Был бы я один, всё стало бы гораздо проще, по крайней мере, я бы спокойно бросил своё сытое болото, и упёрся бы доказывать, что действительно претендую на звание «писателя». Я был бы один на один со своими проблемами, и груз в виде двух старух (чего уж лукавить) у меня бы за спиной не висел. А уж там, кто кого: или я бы прогнул этот мир под себя, или бы меня сломали.
Кстати тетка, в какой-то мере и открыла мне глаза на истинную стоимость моей писанины. Я всё-таки, уже после вояжа в Питер, решил показать своё «произведение» постороннему человеку, вынести их как говориться «на суд читателя». Я дал прочитать свои опусы своей тётке. Тётя, человек, которому я полностью доверяю, мать я просто безгранично люблю, а тёткино мнение для меня порой наиболее важное из всех. Даже о моей неожиданной женитьбе (неожиданной естественно для моих родственников, я-то припёртый к стенке своей порядочностью знал о супружестве, по факту так сказать) тётя узнала первой. Так вот, тактичный человек, тётя не сказала, конечно, что моё творение просто херня, а тонко намекнула, что «это» читателям будут не интересно. И дело не в прямой графомании автора (меня, то бишь), по крайней мере, я настойчиво просил говорить мне только правду (литературный вкус у тётки надо сказать отменный, «карманную» литературу на дух не переносит), а просто в том, что «манная каша, размазанная по блюдечку, да ещё и остуженная» будет просто скучна и неинтересна нашему читателю, у которого таких знакомых алкашей половина знакомых. Большой неожиданностью для меня тёткино откровение не стало. Я и сам чувствовал, что всё, что я написал пошло и тошно. Таких историй пруд пруди, всё это я себе очень хорошо представлял. И поразмышляв пару дней, я понял, что надо снимать табу на темы, которые сам же себе и выставил. Чего, а главное кого я боюсь? Надо честно говорить о причинах, о своих действиях и поступках других людей. Ведь именно подоплека поступков и является самой «вкуснятиной» для любого читателя. Ни, как и что сделал герой, а почему он это сделал, что его подвигло на эти действия, или какие люди стали причиной того или иного поступка. А та недосказанность, все эти полунамёки, да обещания « вернуться к этому попозже» не кому не нужны. Читатель, открывая книгу, за редким исключением вряд ли захочет что-то додумывать за автора, или решать его психологические ребусы. Он хочет действа.
Что ж, он его получит, чего-чего а «действа» недосказанного у меня в запасе уйма. Вернее все «действа» и остались за кадром, а на бумаге были только слюни и сопли, охи и вздохи, да результаты «действий». Сюжета не была как такового вообще. В общем и целом я решил продолжить. В конце концов, за неполные полгода ( столько времени ушло на вёрстку шестилетних записей) книги не пишутся, даже не претендующие, а вернее скорее именно такие, на звание «шедевр».
Короче говоря, до дома я добрался, хотя и не без проблем. На сей раз с попутчиком мне не повезло, правда, опять ехали в купе вдвоем. Сержант сверхсрочник ехал домой в отпуск, пацанчик оказался говорливым не в меру и от моего предложения выпить не отказался. Но пить, как выяснилось, не умел, ибо утром по приезду в Нижний оказалось, что мой служивый сосед облевал ночью коврик, который лежал на полу в купе. А так как сам виновник благополучно сошёл ещё в пригороде, то виновным проводницы естественно посчитали меня и вызвали наряд милиции. Денег у меня не осталось ни копейки, жопа конкретная. Я уже был готов отдать ментам мобильник, но видно есть ещё порядочные люди в МВД. Лейтенант от такой своеобразной взятки решительно отказался, и посоветовал, как-то задобрить проводниц. И, слава Богу, что я приобрёл в Питере две огромные плитки шоколада. Девочки поворчали, но, видно пожалев меня и видя мою похмельную физиономию (а опохмелиться, к сожалению, ничего не осталось), согласились и на такое подношение. Влетев, домой я первым делом потребовал от матери денег и помчался в минимаркет, запой начался.
Закончился он, как и всегда в последние годы, в психиатрической больнице, где незабвенная Екатерина Ивановна, мой «лечащий врач» так сказать, уже приготовила мне место в палате. Там, в «доме скорби», где-то, через неделю, придя в себя окончательно, я стал анализировать случившиеся за последние полгода. Потом вспомнил главу о мизантропии героя книги, а точнее последние строчки.
Прямо, блядь, чуть не накаркал! Нет до инфаркта или инсульта дело не дошло. Но три подряд приступа «белой горячки» это, пожалуй, чересчур. Слава богу, всё это происходило в стенах родной психушки. А если бы приступы начались в Питере, например, как десять лет назад в Татарии? Финал мог бы быть гораздо печальнее.
За то, пока я раздумывал, стоит ли обнародовать свои размышления, как у меня чуть было, не увели идею. Удар последовал, откуда и не ждал. Андрей Макаревич написал книгу «Занимательная наркология». Правда, ознакомившись с произведением, уважаемого мною музыканта и поэта, я понял, что в питие господин Макаревич – любитель, да просто любитель выпить и закусить. Я же – профессионал. КАК и ЧТО пить, и чем при этом закусывать – знают многие или, по крайней мере, слышали об этом. Прочитав вашу книгу, Андрей хочется бежать в магазин и прикупить пару пузырей, так ностальгирующе восхваляевамого вами, портвейна. Мне же хотелось показать, что грань между вкушением вин и употреблением всего «что горит» очень тонка. Не успеешь оглянуться, как вместо хрустальной рюмочки с водкой, в твоей уже дрожащей руке будет аптечный «фанфурик». И ни кто от этого не застрахован. НИ КТО!
С ДРУГОЙ СТОРОНЫ УЧТИТЕ – НА ТОМ СВЕТЕ НЕ НАЛЬЮТ.
Прерывать запой с помощью психушки я прекратил, в последний раз, посетив это заведение, как раз после поездки в Питер. Теперь у меня, как у профессионала – а приятно, чёрт возьми, хоть в чём-то чувствовать себя профессионалом, - своя бригада домашних наркологов, которые по первому звонку приезжают и ставят капельницы. К тому же я отказался от «механической» трезвости, то есть никаких уколов не делаю, держусь в трезвом состоянии исключительно на силе воли. Я даже стал себя уважать за это, я понял, что могу сам регулировать процесс, а не считать дни, когда закончится действие лекарства. Это ещё одна победа, ещё одно выигранное сражение в битве с Зелёным Змием.
В трезвости, конечно, есть свои прелести, да уж больно скучно. Ты заранее обрекаешь себя на одиночество. Ибо трезвый пьяного не разумеет. Ты всегда будешь лишним на этом празднике жизни, как говаривал классик. Решив завязать, будьте готовы к тому, что вы потеряете друзей. Собутыльников, скажите вы, и будете правы, но не во всём. Трезвый образ жизни – это сродни уходу в монастырь. И не подготовленному нечего и думать ни о том, ни о другом.
Порой бывает и так: « Господи, до чего же выть охота! В запой, что ли уйти?».
как-то в 20..г.
Тоска достигала своего апогея. Выпить хотелось, как… как… даже эпитеты подобрать не могу. В общем, пришёл край, год и три месяца для меня срок достаточно большой. И вот расчистив все завалы на работе, расставив всё по полочкам (я же всё-таки Весы) я решил, что у меня есть пару недель на «отдых». Здраво рассуждая, что неделя уйдёт на сам запой плюс неделя на отходняк. О, в какой сладостной истоме тянулись последние дни. И вот «час Х» настал, можно наливать.