– Мудак, ты Саня,- сказал Серый, лёг на свою койку и, по-моему, сразу уснул. Обиделся.

– Да я-то чего? Ну, не пошло, бывает, - ржал Саня.

– Обидел ты его, Сан Саныч, - захлёбывался я.

– Ну, а ты-то будешь, - это он уже мне.

– Да хер с ним, попробую.

Оказалось, что Серый, в сердцах, выкинул стакан в окно. Других у нас не было. Нашлась чашка, непонятно откуда взявшаяся, в ней наполовину был чай и в нём плавал окурок. Ну, я тоже парень не промах: окурок «за борт», в чашку налил одеколона и разбавил водой – всё по рецептуре. Помидорку правда не взял, подумал, может это от неё Серёга-то блеванул, он вообще-то редко такое выделывал. Нашлась корка хлеба, под столом валялась. Посыпал солью, пачка у нас всегда на подоконнике стояла. А этот мерзавец, Саныч, затаился и втихаря на меня поглядывал, только улыбочка такая, мерзопакостная. Ждал, что будет! Ну, а я – полный выдох и одним глотком – это я могу. Сразу корочку занюхал, потом её в рот засунул. Постоял, пожевал.

– Ну, как? – это провокатор, шепотком.

– Дай сигаретку, - а сам подумал: «Вроде ничего, даже вкуса не почувствовал». Эх, как я этот вкус с утра почувствовал, «я те-е врежу»!

Закурил, а по пищеводу горячая волна побежала. Ещё затяжка и поплыл капитально.

– Ну, а ты чего, - смеюсь, - заебись же Саня, тебе вот осталось. И беру остатки одеколона и в чашку.

– Да воды нет больше, - сказал Саныч.

– А ты на кухню сходи.

– Там света нет, а я вижу плохо.

– Да ладно, забздел, так и скажи.

– Кто я?! Да я, до армии, у отца одеколон «Кремль» на спор выпил. Из горла! – заорал.

– Ты не ори, люди спят.

– Правда, пил-то на улице в пятидесятиградусный мороз (а Сан Саныч у нас сибиряк) и только снежком заел. Так же вот папироску попросил. Пацаны потом рассказывали, что сделал две затяжки и всё – аут. Домой, правда, к другу отнесли, отец бы убил.

– Конечно бы, убил. А теперь я убью. Хотя ты знаешь, хрен с тобой, я допью. Мне что-то даже понравилось.

И допил. Потом легли спать. А потом было утро. А утром мне были «вилы».

Саныч вообще провокатор. Два года назад, когда мы были в стройотряде на Байкале, научил меня, салагу, закусывать водку долькой чеснока. Передёргивать, говорил, не будет. И действительно – пролетало, зашибись. А вот на утро был кошмар: водочный перегар плюс отрыжка чесноком. Блевал до обеда.

А одеколон я потом пил ещё ни один раз. Во время службы на Флоте даже дни рождения одеколоном отмечали. Но вообще-то это конечно – край, хуже ничего не пробовал.

Это даже, наверное, к лучшему, что мы «сухой закон» встретили вдалеке от дома. Неприятности всякие лучше переживаются в компании, среди друзей. Всё мерзопакостье, сопровождающее долбаный Указ, как то, дефицит и очереди, мы воспринимали, как и положено студентам, весело и с юмором. Правда, вот людей, наживающихся на горе народном, «шинкарей» так называемых, мы поначалу очень невзлюбили. Тем более, когда этим гнусным делом промышляли наши же студенты. Но со временем мы поняли, что без таких вот деятелей в условиях «сухого закона» не обойтись, порой они очень даже нужными оказываются.

Геру я знал, но вот к его услугам никогда ещё не прибегал. Этот студент экономического факультета нашего института в Усть-Куте был на практике. Он был единственным парнем на своём потоке, и мы все ему завидовали, видя в какой малинник он попал. Экономички все как на подбор были девочками центровыми, и мы даже откровенно побаивались к ним подъезжать с какими-то либо намёками. Общались они в основном с «патриками», были завсегдатаями дискотек в лагере москвичей, щеголяли в фирменных шмотках от фарцовщиков и на парней из своего института, то есть на нас, не обращали никакого внимания. В общаге мы экономичек почти не видели, а про единственного ихнего пацана только слышали. Гера, так все его называли, практически не выходил из своей комнаты. Он каким-то образом договорился в конторе порта о своей практике, а может, был просто блатным, но на работу он не ходил, а в его комнате всегда можно было разжиться спиртным. Как и каким образом, он доставал бухло в городе, где свирепствовал «сухой закон» никто не знал, но факт оставался фактом – у Геры всегда было. Правда мы никогда к нему не обращались, мы вообще терпеть не могли всякую фарцу и блатных, обходились как-то своими силами. Девушка, которая мне посоветовала обратиться к экономисту-спекулянту, с Герой была на короткой ноге, она быстро мне растолковала, как мне найти его комнату, как постучаться обусловленным сигналом и как вообще с ним, с этим Герой, себя вести.

– Ты по уверенней говори, а то он начнёт отнекиваться, что, мол, нет ничего. Врёт, у него всегда есть, - напутствовала меня девушка.

Проживал мутный Гера на первом этаже, и его комната была рядом с кабинетом комендантши. Один уже этот факт говорил о многом. Ходили слухи, что спиртное-то как раз комендантское, и что Гера просто продавец, ну, и компаньон. Я постучал в дверь, как меня учила девушка, и через некоторое время послышался хриплый голос: «Заходи». Я тихонько открыл дверь и наткнулся на повешенное в проёме одеяло. Отогнув полог, я наконец-то очутился в комнате. Свет включен не был, только тускло горел ночник, привешенный над кроватью, на которой, сложив ноги по-турецки, сидел по пояс раздетый парень. Глаза Геры, а это судя по рассказам, был определённо он, были закрыты, руки расслаблено лежали на коленях, а сам он раскачивался в такт тихой заунывной музыки. Немного присмотревшись, я увидел неплохой кассетный магнитофон, стоявший на каких-то поставленных друг на друга коробках. В комнате как-то по-особенному пахло, и если бы я в те времена был более искушённым, то без труда определил бы, что это был запах марихуаны. Конопли, анаши, травки – называйте, как хотите.

– Слышь…это…мне вина надо, - откашлявшись, спросил я.

– А ты кто? – Гера не изменил позы, не перестал раскачиваться, не открыл глаза.

– Студент с мехфака, - увидав, что никакого впечатления мои слова не произвели, добавил.
– Меня Ирина послала.

– Ааа…Ириша, - наконец-то этот гадёныш прекратил качаться и поднял почти безбровые веки.
– Тебе какого?

– Вот на пару червонцев, - я протянул Гере деньги. А сам чуть не задохнулся от злости – «Вот, сука, спрашивает – «какого»! Тут полдня ищешь хоть чего-нибудь! А этот, пидор – «какого», интересуется?!».

– Там у двери коробка, возьми две бутылки, а деньги в коробку брось, - и этот урод снова закрыл глаза и стал раскачиваться под музыку.

Я обернулся и действительно увидел картонный ящик. Достал две бутылки – это оказался марочный портвейн, бросил деньги в ящик – хотя по началу мелькнула мысль оставить их себе, и резко отдёрнув одеяло, вышел из душной комнаты. «Вот сука, а! Где он бухло берёт?», – я почти побежал вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки. Я решил завтра же рассказать об этом упыре пацанам – «Всё, гондон, готовься к экспроприации!».