— Угу, — подал голос Молчун.

Логен не был уверен в этом. Самые страшные враги живут по соседству, как говорил его отец. В прежние времена Логен прибил бы парня на месте, и проблема была бы решена. Но теперь он хотел измениться к лучшему. И очень старался.

— Во имя мертвых, — говорил Ищейка, — мы будем драться с коричневыми за Союз? Какого черта? Нам здесь нечего делать.

Логен глубоко вздохнул и позволил Трясучке обогнать их.

— Свирепый оказал нам помощь. Если бы не он, мы бы никогда не справились с Бетодом. Мы его должники. Всего лишь один бой, последний.

— А ты не замечал, что каждая схватка тащит за собой следующую? Всегда еще одна драка в запасе.

— Угу, — произнес Молчун.

— Не в этот раз. Этот бой последний.

— Точно? И что потом?

— Назад, на Север. — Логен пожал плечами. — Мир.

— Мир? — недоверчиво усмехнулся Ищейка. — А что это такое?

Чем мы будем заниматься?

— Я думаю… ну… будем что-нибудь выращивать, например.

— Выращивать? Во имя всех чертовых мертвых! Что ты, или я, или кто-то из нас понимает в этом деле? Что мы умеем в жизни, кроме как убивать?

Логен неловко пожал плечами:

— Надо надеяться на лучшее. Человек способен учиться.

— Учиться? Чем больше ты убиваешь, тем лучше ты это делаешь. Чем лучше ты это делаешь, тем меньше ты приспособлен к чему-либо еще. Сдается мне, мы прожили так долго только потому, что научились убивать лучше всех.

— У тебя мрачное настроение, Ищейка.

— У меня всегда мрачное настроение. Меня тревожит, что у тебя оно не мрачное. Надежда не очень-то ладит с такими, как мы, Логен. Вот, растолкуй мне: разве не все, к чему ты прикасаешься, разлетается на куски? Есть ли что-то, что после встречи с тобой не вернулось в грязь?

Логен задумался. Его жена и дети, его отец и его люди, — все вернулись в грязь. Форли, Тридуба и Тул. Все хорошие люди, и все они мертвы, причем некоторых Логен убил собственной рукой, а некоторых уничтожил своим пренебрежением, своей гордостью, своей глупостью. Он представлял себе их лица — печальные лица. Мертвые часто так выглядят. А если оглянуться на безнадежно угрюмый отряд, неслышно следующий за ним… Скопище призраков. Порубленная, кровавая армия. Те, кого убил по собственной воле. Вот Шама Бессердечный — его внутренности свисают из вспоротого живота. Вот Черноногий с раздробленными ногами и обожженными руками. Вот паршивец Финниус — одна ступня отрезана, грудь раскроена. Даже Бетод явился: череп раздроблен в сплошное месиво, сморщенное лицо свернуто набок, и мертвый мальчик Круммоха выглядывает из-под локтя. Целое море убиенных. Логен закрыл глаза, затем широко распахнул их, но лица все еще плыли по краю его сознания. Ему нечего было ответить Ищейке.

— Так я и думал. — Ищейка отвернулся. С его мокрых волос на лицо стекала вода. — Ты всегда говорил мне, что надо смотреть правде в глаза. Тебе тоже надо.

Он зашагал вперед под холодными звездами. Молчун задержался рядом с Логеном, затем пожал мокрыми плечами и последовал за Ищейкой, унося с собой факел.

— Человек может измениться, — прошептал Логен, не зная, кому он это говорит — Ищейке, самому себе или мертвенно-бледным лицам, поджидавшим его в темноте. Люди вокруг него стучали сапогами по дороге, но он по-прежнему был один. — Человек может измениться.

Когда солнце, освещавшее искалеченную Адую, зашло за горизонт, легкая пелена осеннего тумана наползла с неугомонной морской глади, превратив прохладную ночь в призрачную. С расстояния в сотню шагов дома казались расплывчатыми, а через две сотни становились нереальными. Огни в окнах плыли, как привидения, смутно просвечивая во мраке.

«Хорошая погода для дурного дела, а у нас этих дел много впереди».

Отдаленные взрывы гремели в темноте. Внезапно гуркские орудия замолчали.

«Хоть ненадолго остановились, и почему бы нет? Адуя почти взята, а зачем сжигать свой собственный город?»

Здесь, в восточной части Адуи, вдали от поля боя, все казалось непоколебимо спокойным.

«Словно гурки и не приходили».

Тем не менее, когда сквозь мрак донеслось приглушенное постукивание, похожее на звук шагов хорошо вооруженного отряда, Глокта нервно вздрогнул и прижался к живой изгороди у дороги, скрывшись в глубокой тени. Слабые колеблющиеся огоньки просочились сквозь темноту. Затем появился силуэт человека, небрежно державшего руку на рукояти меча. Человек двигался развязно и медленно, что само по себе говорило об особой самоуверенности. Что-то высокое колыхалось на его голове при каждом движении.

Глокта внимательно всматривался сквозь мрак.

— Коска?

— Он самый! — рассмеялся стириец. Он дотронулся до своей кожаной шляпы с высоким пером, выглядевшим довольно нелепо. — Вот, купил себе новую шляпу. Или мне следует сказать, что ты купил мне ее, наставник?

— Я вижу. — Глокта осмотрел длинное перо и золоченую рукоять меча Коски. — Мне казалось, мы говорили о чем-то неприметном.

— Неприметно? — Стириец нахмурился, затем пожал плечами. — Ага, вот как было сказано. Помню какое-то слово, но я его не понял. — Он поморщился и почесал рукой в паху. — Похоже, я подхватил кое-что от одной из этих женщин в таверне. Теперь мучаюсь от зуда.