Ларик немножко медведь, крупен не ростом, но статью; не догадаться, что под этой неброской уютной мягкостью сидит силища. Хорошо шел по вольной борьбе, еще новичком тушировал чемпиона Москвы. Однокурсник, но институт кончил на год позже: вдруг заболел, пришлось взять академотпуск. Нелады были с кровью нешуточные, и Лар, как признался потом, уже разработал во всех деталях сценарий самоотправки в отпуск иной, но там, куда собирался, распорядились иначе…

Я прозябал ординатором самого буйного отделения самой мрачной из городских психолечебниц, Лар распределился туда же. Старались дежурить вместе, стало теплее. В промежутках между приемами, обходами и психофилософскими диспутами устраивали всплески детства: боролись, боксировали, гоняли спущенный мяч в здоровенной луже позади морга, вели бесконечные шахматные сражения, поочередно бросали курить. А еще вместе доламывали лариков автомобиль, старенькую «Победу», гастролировали с лекциями-сеансами, гипнотизировали, был грех, опупелую публику каких-то дворцов культуры.

В периоды личных драм усиленно веселились; отсыпались на охоте, выжимали из себя дребедень для научных симпозиумов.

А потом как-то одновременно опомнились.

Хотел Ларушка прожить незаметно, да вот поди, угораздило за один сеанс вылечить от импотенции аппаратчика, тот привел еще одного, тот упросил за дочку, дочка за мужа, муж за приятеля…

Ну, отдувайся.

Запрокинув голову, как было указано, сквозь приспущенные ресницы разглядел гостя. Журналист, опытный репортер. Сидит в кресле все глубже. Заинтересованный взгляд в мою сторону:

— Это фаза каталепсизма?

— М-м… Уже глубже. Все глубже.

— Великолепно храпит. Трудный, видимо, пациент? И не проснется, хоть из пушки стреляй, пока вы не дадите команду? Чудесно. Я видел таких у Оргаева, он их пачками превращал в Рафаэлей. По команде открывали глаза, хватали кисточки, рисовали как полоумные, то есть все художники в этом смысле… Как рявкнет — засыпают опять. Взгляд у него, я вам скажу. Психополе кошмарной силы, пот прошибает. А сам как потеет… Я их спрашивал потом по собственной инициативе, ну, вы понимаете, хочется углубиться. — «Почему, — одного спрашиваю, — вы, уважаемый Рафаэль, не написали Мадонну?» — «А зачем, — говорит. — Я, — говорит, — сантехник».

— Сообразительный Рафаэль.

— Вы, наверное, страшно устаете, доктор, тратите столько энергии. Средний гипнотизер, мне сообщили, вынужден спать по двенадцать часов в сутки, питаться каждые пять минут. Оргаев все время что-то жует. А вы?

— Аппетит отсутствует. Страдаю бессонницей. (Будет врать-то. Блины мои кто уписывал? Кто дрых на семинаре?)

— Я вас понимаю, доктор. Скажите, в чем главная трудность поддержания психополя?

— В поддержании разговора.

— Понимаю. Понимаю. У нас тоже вот, например, в редакцию зайдет какой-нибудь, извините, чайник. «Почему не ответили на мое письмо?» Профессия нервная, я вас понимаю. Ваш известный коллега писал, что гипнотизерам свойственна повышенная самоутверждаемость. Вы с этим согласны?

— Всяк судит по себе.

Я не удержался и ерзнул. Дискредитирует, как заправский конкурентишка, вошел в роль.

— Если не секрет, в чем же все же секрет гипноза?

— В отсутствии секрета.

— Замечательный парадокс, но потребуется комментарий. Психоэнергетические воздействия… (Щелчок, остановился магнитофон.) Извините, переставлю кассету… Порядок, пишем. Кстати, сказать, упомянутый коллега считает, что психополе при темных глазах…

Я еще ерзнул. Шевельнул пальцем.

— Простите… Пациент входит в фазу активного сомнамбулизмз… с непрогнозируемой спонтанностью и психомоторной диссоциацией…

Ну, наконец. Непрогнозируемая спонтанность открыла глаза и до упора их вытаращила. Психомоторная диссоциация задрожала стеклянной дрожью, взревела и медленно, вместе со стулом, поехала на репортера.

Мелькнули пятки.

— Магнитофон! Забыли магнитофон!..

Некий ох, звук падения… Неясное бормотание… Троекратное «извините»… Лар возвращается, отирая пот.

— Черт бы тебя не взял! С твоими книжками и вообще!..

— Ты что, я-то при чем? Я же тебя выручил, гипио-завр,

— А если бы он тебя узнал? Жареный матерьяльчик? Перестарались. Шоковая реакция.

— Чем вывел?

— Обещанием встречи с упомянутым коллегой.

После разрядочного боя вспомнили, что пора возместить утраченные калории и продолжать выяснение шахматных отношений. Гипнозавр за последнее время разучился проигрывать, давит психополем на е-два.

Запираем кабинет. Пешком, не сговариваясь, ко мне.

Дорогой молчим. Это вот и соединяет — эта возможность молчать вдвоем, свободно молчать, — из этого и рождается то ли телепатия, то ли… Ощутил за порогом, что забежал к Лару не просто так, а по его зову. За теменем колыхнулось мутносизое облачко… В следующую секунду я думал о том, удастся ли сотворить яичницу и хватит ли кофе.

Ужин готов. Лар молчит, косится на шахматы отодвигающе. Есть сообщение.

Я. — Ну давай. Ешь, что задумано.

Он. — Понимаешь. Такие дела. М-м-м…

Приморщивается: значит, серьезно. Обычное начало: минут пять морщится и мычит, пока я не выйду из себя.