В то время как покупатель опциона «пут» ждет падения цены, продавец хочет, чтобы цена осталась той же или возросла, но ни в коем случае не снизилась. Чем больше опускается цена, тем больше продавец должен заплатить покупателю. Так, если цена «корвета» понизилась до 30 тысяч долларов, а мы продали опцион «пут» на 100 машин, то потери составят 900 тысяч долларов (из 1 миллиона вычитаем полученную нами премию). К продавцам опционов «пут» неприменима фраза из фольклора Morgan Stanley «ограничение потерь объемом вложений». В нашем случае потерять можно даже не все, а больше чем все, а значит, и объем потерь ограничен исключительно воображением продавца, во-первых, и тем, что цена редко опускается ниже нуля, во-вторых.

Нидерхоффер имел хорошие шансы до выходных, пришедшихся на 25 и 26 октября. Вообще-то октябрь — месяц не особо насыщенный событиями, выход в свет моей книги— исключение, лишь подчеркивающее правило. Нидерхоффер ждал и надеялся на прекращение падения цены на опцион, поскольку это дало бы ему возможность сохранить премию и вернуть почти все потери. Вы еще не запутались? Ему нужна была та же цена или еще более высокая, но ни в коем, повторяю, ни в коем случае не более низкая.

В понедельник 27 октября 1997 года американский фондовый рынок рухнул на 554 пункта, или на 7%. Индекс S & Р, опустившись на 64,67 пункта, составил 876,97. Произошло это все почти точно через 10 лет после обвала фондового рынка в «черный понедельник» 19 октября 1987 года. В принципе, падение на 7% крахом рынка назвать нельзя, это вам не события десятилетней давности, но Нидерхофферу изменение ситуации нанесло смертельный удар. К полудню его позиции затрещали. К среде у него вообще не осталось денег. Более 100 миллионов долларов, вложенных инвесторами, канули в небытие.

А кем же были вкладчики того фонда? Хотите — верьте, хотите — нет, в их числе оказался и пенсионный фонд муниципальных работников моего родного Сан-Диего размером в 3,3 миллиарда долларов, накрывшийся в ходе блестяще проведенной операции продажи опциона. Молодец, Сан-Диего! Так держать!

Я встретил Нидерхоффера 9 февраля 1998 года в нью-йоркском отеле «St. Regis» на второй ежегодной конференции по производным бумагам, спонсируемой журналом «Derivatives Strategy», одним из множества новых изданий, посвященных этой тематике, но единственным из них, публикующим комиксы.

Участвовать в конференции могли лишь приглашенные, в число которых вошло большинство из личностей, известных в мире производных. Среди них был и я. Нидерхоффер выступал с речью на банкете, мне же поручили вести дискуссию, посвященную злоупотреблениям дилеров на рынке. Интересно, почему именно мне? Уж наверное не потому, что мое имя в тех кругах пользовалось широкой популярностью. По этому признаку пригласили Нобелевских лауреатов Роберта С. Мертона из Гарвардской школы бизнеса и Мирона С. Скоулза, уроженца Канады, заслуженного профессора Стэнфордской школы бизнеса в отставке. Я надеялся, что удостоился этого, поскольку должен же кто-нибудь плеваться ядом в других специалистов. Ну что же, не возражаю.

Нидерхоффер произнес блестящую речь, собранную в единое целое из частиц его опыта в сферах философии и финансов. После банкета я пожелал ему успеха в деле защиты от судебных исков, а он надписал мою книгу: «Фрэнк Партной, рок толкнул меня в ваш лагерь. С наилучшими пожеланиями, Виктор Нидерхоффер». Я всегда буду дорожить экземпляром с автографом упавшей с неба производных звезды.

Странное ощущение оставила встреча с Мертоном и Скоулзом. Теперь, когда я и сам стал профессором, мои симпатии на стороне бедных блестящих мыслителей, а отнюдь не богатых глуповатых дельцов. Мертон и Скоулз взяли лучшее от обеих категорий: они — богатые блестящие мыслители, богатые не только благодаря миллиону долларов Нобелевской премии, присужденной за их работы в области производных 15 октября 1997 года, несколько дней спустя после заявления Morgan Stanley о «передергиваниях и жареных фактах». С одной стороны, они вывели формулу опционного ценообразования Блэка—Скоулза— дифференциальное уравнение, ставшее важной составной частью современного экономического и финансового знания. С другой стороны, они поймали удачу за хвост, будучи консультантами и руководителями Long-Term Capital Management, шестимиллиардного коннектикутского хеджингового фонда, инвестирующего средства, как правило, в ценные бумаги и производные с фиксированным доходом. Надеюсь, что успех не лишил их способности возмущаться тем, как двадцатилетние молокососы опошлили профессию своей жаждой денег. Я завистливо разглядывал шикарные профессорские костюмы и прикидывал уровень доходности собственного капитала профессорского фонда. Надеюсь, их это не слишком нервировало.

Чуть позже, в сентябре 1998 года, Мертон и Скоулз потеряли свои и не только свои деньги, a Long-Term Capital Management оказался в двух шагах от банкротства. Как только Федеральная резервная система узнала о вложении фондом нескольких миллиардов заемных средств в производные на 1,25 триллиона долларов, она сделала единственно возможную вещь: купила пирожных, пропылесосила шикарный конференц-зал на десятом этаже и «пригласила» крупнейших банкиров планеты прийти хеджинговому фонду на выручку. Банкиры с радостью предоставили для этого 3 миллиарда 650 миллионов долларов своих вкладчиков. Почему бы и нет? В Long-Term Capital Management много кто инвестировал.

Мертон, Скоулз и прочие звезды деликатно избегали затрагивать в беседах тему недавних потерь Нидерхоффера. Вообще, большинство участников рынка производных старается уйти от обсуждения крупных убытков всеми доступными способами. Быть может, вы слышали об отвращении к риску и отвращении к потерям. Я назвал бы этот феномен отвращением к огласке потерь. Допустим, вы проиграли на бегах 1000 долларов, а друзьям и жене говорите, что «чуток потеряли». К сожалению, такая политика ведет к незнанию нами большинства случаев проигрышей. Большая часть финансовых потерь объемом менее 100 миллионов долларов так никогда достоянием гласности и не становится, а должна бы, особенно если погорельцы пытаются отыграться на фондовом рынке и увеличивают ставки. В нашем примере друзей, скорее всего, не интересует, проигрались ли вы по-крупному, но, возможно, они заинтересуются, когда вы попросите у них в долг.

Завеса молчания окутывает и недавние потери в Азии. Если крупная американская компания теряет на производных миллионы, то существуют причины, имеющие надежное юридическое обоснование, по которым необходимость в обнародовании убытков отсутствует. Если, скажем, IBM теряет на производных 100 миллионов долларов, то она не обязана информировать инвесторов, поскольку в сопоставлении с прибылями компании утраты незначительны. А если такой же суммы лишается меньшая компания, то промолчать о потерях можно по другим причинам. Тот, кто виноват в убытках, заинтересован в молчании, а потерявшие деньги инвесторы не желают кричать о своих ошибках.