Шрифт:
— Мне одному?
— Можете взять себе в помощники кого хотите, дружище.
— Через четверть часа все будет в ажуре. Я даже могу провести сюда телефон, сэр.
— Вот и отлично, действуйте.
Роулингс вынул ложку из котелка, попробовал свою стряпню, оценивающе облизнул губы и горько покачал головой.
— Ну и варево! Чистая отрава! — мрачно признался он, потом встал и вышел вслед за матросами, уносившими носилки.
Из восьмерых полярников, что остались лежать на полу, только четверо находились в сознании: водитель тягача Хьюсон, повар Нэсби и еще двое, представившиеся как Харрингтоны, братья-близнецы. И самое удивительное то, что у них были обожжены и обморожены одни и те же места. Остальные четверо то ли спали, то ли были без сознания. Мы с Бенсоном начали их осматривать. Бенсон старался вовсю, каждому совал градусник и каждого прослушивал стетоскопом, не то, что я. Хотя мне и без стетоскопа было ясно, что у всех восьмерых налицо явные признаки воспаления легких. А капитан Свенсон между тем задумчиво разглядывал внутреннее убранство домика, изредка бросая в мою сторону косые взгляды; время от времени он похлопывал себя руками по бокам, чтобы согреться: ведь одежда на нем была довольно легкая по сравнению с моей, добротной, из меха, а домик, где мы находились, даже несмотря на то, что там стояла печка, скорее напоминал морозильную камеру.
Первый человек, которого я осматривал, лежал на боку в крайнем правом углу. Глаза у него были чуть приоткрыты, зрачков почти не было видно, голова — перевязана, из-под бинтов проглядывали только полузакрытые глаза, впалые виски и мертвенно-бледный лоб, холодный, как мраморное надгробие на заснеженном кладбище.
Я спросил:
— Кто это?
— Грант, Джон Грант, — уныло ответил водитель Хьюсон. — Наш второй радист, напарник Киннэрда. А что с ним?
— Он мертв, причем давно.
— Мертв? — неожиданно спросил Свенсон. — Вы уверены?
Я окинул капитана высокомерным взглядом профессионала и ничего не ответил. Тогда тот обратился к Бенсону:
— Так сколько же из них нетранспортабельны?
— Думаю, вот эти двое, — ответил Бенсон и, не обратив внимания на косые взгляды, которые бросал в мою сторону Свенсон, передал мне стетоскоп.
Через минуту я поднялся с колен и кивнул.
— У обоих ожоги третьей степени, — сообщил капитану Бенсон. — Очень высокая температура, слабый и неровный пульс, ну и, конечно, воспаление легких.
— Их надо срочно перенести на «Дельфин», а может, они и выживут, — сказал Свенсон.
— Тогда уж они точно умрут, — вмешался я. — Даже если мы укутаем их с головой и донесем до корабля, они вряд ли выдержат подъем на мостик и спуск через люки.
— Но не можем же мы торчать здесь до бесконечности! — воскликнул Свенсон. — Будем переносить их на борт: всю ответственность я беру на себя.
— Простите, капитан, — резко встряхнув головой, возразил Бенсон. — Но доктор Карпентер прав.
Свенсон пожал плечами и промолчал. Спустя время вернулись матросы с носилками, а следом за ними подоспели Роулингс и еще трое — они несли кабель, обогреватели, светильники и телефон. Через несколько минут все было подключено. Роулингс отдал распоряжение по портативному телефону — в домике тут же загорелся свет и заработали обогреватели.
Матросы положили на носилки Хьюсона, Нэсби и братьев Харрингтонов. Когда они ушли, я снял со стены фонарь и сказал:
— Он вам уже не понадобится. Я скоро.
— Куда это вы собрались? — холодно спросил Свенсон.
— Скоро вернусь, — повторил я, — пойду кое-что посмотрю.
Немного поколебавшись, капитан отвернулся. Я вышел наружу, повернул за угол домика, остановился, прислушался и услыхал, как внутри затрещал телефон. Голоса я не расслышал — до меня доносились лишь невнятные обрывки речи, и я не мог знать точно, о чем шел разговор, однако догадаться было нетрудно.
Затем я двинулся наискосок к единственному уцелевшему домику — он стоял на южной стороне. Никаких следов пожара или даже слабого возгорания на его стенах я не обнаружил. Склад горючего, должно быть, находился по соседству, на этой же стороне, но чуть западнее, — в том направлении, куда дул ветер, вот почему, как я предположил, только один домик уцелел, а все остальные сгорели. Когда я более внимательно оглядел обуглившиеся, уродливо перекошенные балки строения, где некогда размещался склад горючего, мое предположение переросло в уверенность. Именно здесь, по всей видимости, и был очаг пожара.
С восточной стороны к уцелевшему домику примыкала крепкая пристройка — шесть футов в высоту, столько же — в ширину, восемь футов в длину. Деревянный пол, блестящие алюминиевые стены и потолок, большие обогреватели, прикрученные болтами к внутренним перегородкам и стенам. От обогревателей тянулись провода — нетрудно было догадаться, что они подключены к вышедшему теперь из строя генератору: тепло в пристройке, очевидно, поддерживалось круглосуточно. Здесь стоял небольшой гусеничный тягач, который, однако, занимал почти все внутреннее пространство; заводился он, наверное, с помощью простого ключа зажигания. Однако теперь обычным ключом его было не завести. Для этого понадобились бы три-четыре паяльные лампы и столько же дюжих молодцов, чтобы несколько раз провернуть двигатель. Закрыв за собой внутреннюю дверь, я очутился в самом домике.
Здесь стояли металлические столы, скамейки, хитроумные приборы и устройства, с помощью которых можно было автоматически записывать и расшифровывать информацию о состоянии погоды в Арктике. Но даже не представляя себе назначение большинства этих приборов, я без ФУ да догадался, что здесь размещалась метеостанция. После беглого, но довольно пристального осмотра я, однако, не заметил ничего необычного — все предметы находились на своих местах. В одном углу на пустом деревянном ящике стоял передатчик с наушниками, а вернее, приемопередатчик. Рядом, в тяжелой деревянной промасленной коробке лежали пятнадцать последовательно соединенных батареек. На стене, на крюках, висели две двухвольтные контрольные лампочки. Взяв проводки, подсоединенные к лампам, я подключил их к внешним клеммам собранного из батареек аккумулятора. Если бы батарейки работали, лампочки тут же бы ярко вспыхнули. Но этого не произошло — выходит, Киннэрд не врал, когда говорил, что аккумулятор полностью разрядился. Хотя, честно признаться, у меня в ту минуту и в мыслях не было подозревать его во лжи.