— Ни о чем конкретном я еще не думал, — признался Савентос. — Но мне хотелось сказать вам… Вы не правы, если думаете, что я не испытываю жалости к страдающему животному.

Она разрезала кекс на аккуратные ломтики, отложила нож в сторону и подняла глаза.

— Вы удивлены? — прямо спросил Савентос.

— Да.

— Почему?

— Потому что я предполагала услышать несколько банальных слов сожаления о поведении вашего племянника. Потом последовало бы предложение пообедать в каком-нибудь дорогом ресторане, после чего инцидент можно было бы считать исчерпанным.

Рафаэль не мог отвести от нее глаз, пораженный ее проницательностью. Она угадала и его мотивы, и возможные действия. В других обстоятельствах он именно так и поступил бы. Но не сейчас. И не с ней.

— Я и не предполагала, что вы способны говорить о таких вещах, как жизнь бессловесных тварей, — более мягко добавила она.

— Ах, милая леди! Только теперь я понял, как плохо вы обо мне думали!

— Да нет, — небрежно бросила Алессандра. Эти слова прозвучали так, словно ее мнение о нем не имело никакого значения.

Рафаэль наклонился к ней поближе.

— Если вы так плохо обо мне думали, то почему пришли? — В его низком голосе звучала настойчивость.

Она быстро посмотрела ему в глаза.

— Не знаю… Потому что… — Алессандра нахмурилась. — Нет, не могу сказать… — Она тряхнула головой и еле слышно закончила: — Мне было очень одиноко.

Сердце его заколотилось. Удивляясь себе, Рафаэль накрыл ее руку своей.

Алессандра слегка улыбнулась и облегченно вздохнула. Было видно, что она немного раздосадована. Наверное, потому, догадался Рафаэль, что не сумела по-другому объяснить причину своего прихода.

Он дал ей доесть кекс, а потом сказал:

— Поедемте со мной. Это ненадолго. Я хочу вам кое-что показать.

Савентос заботливо усадил ее в знакомый черный «мерседес» и повел машину по лондонским улицам с той же небрежной уверенностью, с которой ездил ее отец. Они двигались на север, в сторону Бедфордшира. Туда, где у Сатира случился сердечный приступ.

Алессандра пыталась держать себя в руках.

— Пожалуйста, потерпите. Осталось немного, — промолвил Рафаэль.

Они свернули на разбитую проселочную дорогу к незнакомой Алессандре частной конюшне. Рафаэль остановил машину у самых ворот.

— Пошли, — сказал он, открывая перед ней дверь и помогая выйти так осторожно, словно она была дорогой хрустальной вазой.

Придерживая Алессандру за локоть, Савентос повел ее вдоль длинного ряда денников. Сразу дюжина конских голов высунулась в открытые верхние половинки дверей. Любопытные глаза, настороженные уши… Легкий южный ветерок играл лошадиными гривами.

Рафаэль остановился у последнего денника. Казалось, тот был пуст. Но, заглянув внутрь, Алессандра увидела в глубине большую светло-серую лошадь, испуганно блеснувшую белками.

— Оттавио! — прошептала она.

— Я привез его сюда вчера вечером, — объяснил Рафаэль, перегнулся через дверь и внимательно осмотрел липпициана. — Мне сказали, что это очень хорошее место, где о нем как следует позаботятся.

— Можно мне взглянуть на него?

— Конечно. За этим я вас и привез. — У него гора свалилась с плеч. Неожиданная встреча с Оттавио не разбередила свежую рану Алессандры. — Я очень надеялся, что вы захотите с ним пообщаться.

Савентос поднял засов и открыл денник, пропуская ее внутрь. При ее приближении Оттавио заволновался и попятился в дальний угол.

Рафаэль слышал, как она что-то тихонько заворковала коню, а потом запела — нежно-нежно, как вчера.

Затем она очень спокойно и плавно подошла к лошади. Огромные грохочущие по полу копыта и округлившиеся глаза Оттавио не пугали ее. Как ни странно, это успокоило жеребца. Он перестал нервничать и внимательно посмотрел на гостью. Алессандра встала рядом, медленно коснулась рукой его шеи и стала гладить гриву. На ощупь он не напоминал Сатира. Короткая, гладкая серебристая шерсть Оттавио была жесткой и пружинистой, а не привычно мягкой, как бархат.

Круп коня покрывала синяя попона, и она не могла разглядеть состояния ран, нанесенных ему Эмилио. Но было видно, что лошадь уже не так потрясена, как двадцать четыре часа назад. Оттавио больше не шарахался от малейшего движения, в его глазах не было ужаса — только кротость и незаурядный ум. Теперь Алессандра была готова спорить, что эта лошадь знала и лучшие времена.

Рафаэль следил за этой картиной как завороженный. Все мысли и чувства смешались в его душе. Он ждал, притихший и молчаливый. Два прекрасных существа делали первые шаги навстречу друг другу.