— Слышал, — ответил Евгений. Получилось у него: слан. По-видимому, процесс транскрибирования шел быстрее.

— Понимаешь, я постоянно забывал выключить газовые конфорки. Об этом ты прочитаешь в завтрашней газете. С моим некрологом.

Подперев голову рукой, я задумался: а жив ли я в самом деле? Может быть, Маша права, и все мы — фантомы, призраки? Одни более осязаемые, другие менее. Вся Москва заселена какими-то полулюдьми, полупривидениями. Потому что живут в доме, который покинул Хозяин. Ушел и не вернулся. А эти странные существа бродят по его комнатам, спят на его кроватях, кто устроился на чердаке, кто в подвале, доедают его припасы, бьют посуду и ломают мебель, хохочут и заливаются горючими слезами одновременно. И уверены, что он больше не появится вновь. Никогда. А Хозяин придет и спросит.

— Я дам тебе семейный номер, — сказал мой друг-директор. И пошел звонить коменданту. Когда он вернулся, я попросил еще отпуск за свой счет дней на десять.

— Без проблем, — ответил Евгений. — Потому что занятия вообще отменяются. Вчера в нашем колледже прорвало трубы и все залито водой. Странно, ведь совсем недавно меняли отопительную систему. Но нам еще повезло — в соседних домах на Дербеневской набережной испортилась канализация и все дерьмо плавает на улице. Стекает в Москву-реку. Я был там сегодня утром. Дышать невозможно. Что происходит, Саша? Диверсия?

— Не знаю. Сам не могу понять, — честно признался я. Но рассказывать ему ничего не стал. А то бы он еще принял меня за ненормального, повредившегося от потери жилья.

Вместо этого я вытащил из кармана одну из фотографий, на которой была запечатлена О. Д. Ухтомская вместе с пожилой женщиной и благообразным старичком.

— Зови дочь, — сказал я. — Сейчас проверим ее экстрасенсорные способности.

Настя пришла на кухню, взяла в руку фотографию. Сосредоточилась.

— Я от тебя не требую анкетных данных этих людей, — произнес я. — Но хотя бы скажи, что ты видишь? А уж адреса мы как-нибудь и сами найдем.

— Почему? Могу и сказать, где они проживают, — ответила умненькая чудо-дочка. — Папа, неси карту Московской области. Они где-то там, в Подмосковье.

Папа не совсем твердой походкой сходил за автомобильным атласом. Настя стала водить ладонью по карте, продолжая изучать фотографию. Пока она занималась своим чародейством, мы с Женей продегустировали вино из очередных бутылок — Шато де Фьезаль и Порто Баррое. У него страсть к хорошим портутальским и французским винам. Красиво жить не запретишь. Особенно когда сдаешь в аренду половину своего колледжа.

— Один в Софрино, это старик, — сказала наконец Настя. — Две другие — в Опалихе. Вернее, только девушка. Пожилая женщина мертва. Кажется, умерла насильственной смертью неделю назад. У старика, кстати, рак горла. В последней стадии. Почти не может говорить и принимать пищу. Девушке надо подлечить бронхи. Предрасположенность к туберкулезу. И общая анемия.

Я забрал фотографию и как-то быстро протрезвел. Круто она разобралась с тетушкой.

— Тебе бы в ФСБ работать или в Минздраве, — сказал я. — Цены нет. Чумаки отдыхают.

— А вам, дядя Саша, следует обратить внимание на поджелудочную железу, — ответила Настя. — Явно барахлит к вечеру.

— Если на все обращать внимание, то не останется времени для жизни. А вот лучше ответь мне на такой вопрос, — я решил коварно протестировать ее еще раз. — На какой ноге у меня была вывихнута коленная чашечка, на левой или на правой?

— Когда это случилось?

— Лет семь назад.

Зеленые глаза Насти прищурились. Папа налил нам Сандеман Фуандерс, пятилетней выдержки.

— На правой, — сказала юная волшебница.

— А вот и нет! — воссторжествовал я. — У меня вообще сроду не было никаких вывихов.

— Значит, будут! — обиженно-зловеще фыркнула Настя и ушла.

Мы же продолжили дегустировать коллекционные вина, пока не появилась его супруга с явным желанием выпроводить меня вон. Без всякой экстрасенсорики ей было ясно видно, что у нас скоро вывихнутся не коленные чашечки, а остатки мозга. Напоследок я попросил у Евгения в долг, сколько сможет. Смог он столько, что я едва рассовал все по карманам. Только потом удалился, прихватив на память игристое Жан Поль Шене.

Отправился я в общежитие нашего колледжа на Бауманской, где вселился в свое новое двухкомнатное жилье. Оказалось оно ничуть не хуже прежнего, даже ширше, вот только коллективный душ в конце коридора, коим я и не преминул воспользоваться, чтобы окончательно протрезветь.

Комендант, вручая мне ключ от семейного номера, радостно сообщил:

— Новость-то какая, слышали?

— А что, Чубайс впотьмах застрелился?

— Это бы пол-беды. У нас нынче ночью, уже под утро, все тараканы разом покинули общежитие! Представляете? Исчезли, как ветром сдуло, все до одного. А ведь чем только я их не морил! Вы даже представить себе не можете, Александр Анатольевич, сколько я с ними мучился. А на рассвете гляжу — несутся вон, словно угорелые. Не в маршевом порядке, а в паническом бегстве. Что бы это значило?