Трапезников Александр
Шрифт:
Усердно и радостно скрипнул пером Макарий, рачительно обмакнув краешек его в чернила:
…Всемилостивейший государь! Вели в своем царском богомолии, в Данилове монастыре, каменного строения городовые стены и святыя врата и поварню и хлебню покрыть, а кельи вновь построить или перебрать и покрыть, и на построение дати из своей государевой казны денег. Нижайшие богомольцы Данилова монастыря игумен Макарий с братиею, августа 18 дня 1724 года…
Глава восьмая
Наступил вторник, 15 сентября. Пошли четвертые сутки с тех пор, как меня среди ночи разбудил телефонный звонок Маши. Все это время ко мне порой закрадывалась такая мысль: спал бы себе и спал и не подходил к трубке, разве мне больше всех надо? Нужны эти треволнения, к тому же сопряженные со смертельным риском? Вон уже три человека, имеющие отношение к Ольге Ухтомской и ее тайне, убиты. А кто следующий? Но с другой стороны, не появись у меня в квартире Маша и Алексей, я, возможно, так во сне и был бы погребен под развалинами дома. А даже если и нет, то все равно продолжал бы спать — духовно, с открытыми глазами, но запертым сердцем. Как тысячи, миллионы моих несчастных, обманутых и оболганных соотечественников. Так не лучше ли бодрствовать духом, чем пребывать в забвении разума, идти навстречу судьбе, а не ждать ее у порога твоего разрушенного дома? Впрочем, каждому, как говорится, свое.
Вот и теперь зазвонил телефон, почти под утро. Но не тот, который сидел в шкафу, а мобильный, оставленный Машей на столе в комнате. Все мы вновь, по-братски, спали на полу. И проснулись одновременно, кроме Владимира Ильича. Он продолжал громко храпеть.
Взяв трубку, я откликнулся в стиле Матвея Ивановича:
— Спасская башня на проводе, говорите.
После некоторого озадаченного молчания женский голос произнес:
— Мне нужна Маша, — и пару раз кашлянул. — Я туда попала?
Почему-то я сразу сообразил, что это Ольга Ухтомская. На меня внимательно смотрели две пары глаз, Алексея и Якова.
— Туда, — ответил я. Развернулся и вышел на кухню.
— Я по поводу сумочки, — продолжил голос. — Мне передали номер ее телефона. Можно с ней переговорить?
— Можно. Но я ее доверенное лицо. Личный юрист. О чем вы хотели ее спросить?
— Юрист? — наступила пауза. Я почувствовал колебания в ее голосе.
— Она сейчас отдыхает, — сказал я. — Говорите со мной. Вы Ольга Ухтомская?
— Да.
Опять пауза. Колебания достигли такой степени, что я испугался, не отключится ли она совсем?
— Нам надо встретиться, — торопливо сказал я. — Это в ваших интересах. И это не телефонный разговор, как вы сами понимаете.
— Конечно, — согласилась она. — Потому что не все вещи в сумочке оказались на месте.
— Пусть вас это не тревожит. Предмет, который мы оба имеем в виду, не пропал.
На кухню вошел Яков. Стал наливать воду в чайник.
— Где и когда? — коротко спросил я.
— У Матвея Ивановича, — ответила девушка.
— Это… неразумно, — я заметил, что Яков прислушивается к нашему разговору.
— Зато безопасно для меня.
— Как раз напротив. Насколько я в теме.
— А где вы предлагаете?
— Дайте подумать.
Меня смущал маячивший передо мной Яков. Он усмехнулся и спросил:
— Красивая пассия? Пусть подругу пригласит. Для меня. Устроим вечеринку.
Подруга уже на кладбище, — подумал я. — И, возможно, не без твоей помощи.
— Ладно, давайте у Матвея Ивановича, — вырвалось у меня, поскольку ничего лучшего не приходило на ум, к тому же я стал нервничать, — часа через полтора.
— Хорошо, — отозвалась Ольга Ухтомская, и связь прервалась.
— А я думал, что вы в Машу влюблены, — насмешливо произнес Яков. — А у вас с другими свидания…
— Думать — вредно, как учит Бахай-сингх. Спросите у своего отца, он подтвердит.
— А чья все-таки она невеста?
— Кто?
— Ну, Маша ваша. Папа говорил, что вы с ней в загс собирались.
— А вам дело есть? Какие реэмигранты пошли любопытные…
— Бросьте. Не пойму просто, как вы такую девушку упустили? И не боретесь. Типичная российская расхлябанность. В кармане дыра, через которую золотая монета проваливается, зато голова забита светлыми мыслями о спасении всего человечества.
— На все человечество мне начхать, — ответил я. Знал же, что он меня подзуживает, но ввязался в диалог.
— Будто?
— Будто. Потому что всего человечества нет, есть отдельные конкретные люди, которые мне дороги или нет. Одних я действительно готов защищать и спасать, а с другими — бороться.