Телефонная трубка выпала из рук Лены. Вместо доклада командиру она закрыла лицо руками и заплакала навзрыд. Новицкий схватился за телефон.

— Даховник? — Мембрана задребезжала.

— Да, я. На ДКП-1 вышли танки. Открой огонь!

— Огонь по ДКП? — переспросил Новицкий.

— Так точно. Огонь на меня!

На лице Новицкого — растерянность: «Как же быть? Погибнет его товарищ, друг, погибнут все, кто находится на ДКП…» За все время с начала войны впервые заколебался в принятии решения. Молчал. Губы как-то неестественно сжались. Карандаш, зажатый в руке, хрустнул. Это заметил политрук Сытник.

— В чем дело, Иван Александрович? Новицкий тихо, почти полушепотом, выдавил:

— Даховник требует огонь на себя. Подай команду. Комиссар в один миг выскочил из окопчика и, вдохнув полной грудью воздуха, громко скомандовал:

— К бою!

Преодолев смятение, Новицкий подбежал к Сытнику и встал рядом с ним:

— Батарея! По танкам на КП первого дивизиона! Огонь! — звучал сначала чуть дрогнувший, затем окрепший голос Новицкого.

Там, где находились блиндажи ДКП-1, враз поднялись большие клубы пламени и дыма. Горели танки.

…Проводив Манухина, Даховник возвратился в оперативную. Звонили с КП полка. Вновь спрашивали, как обстановка на тринадцатой батарее. Даховник передал, что тринадцатая огня не ведет. Сквозь рассеявшиеся пыль и дым в бинокль рассмотрел, что у пушек идут рукопашные схватки. Добрался ли туда Манухин, Даховнику было не известно.

Даховник остановился у столика, за которым сидел Степанов и держал в руках уже знакомую всем фотографию.

— Сынком любуешься? Ишь какой карапуз…

— Мой первенец…

Степанову было известно, что его Нина с ребенком из Черновцов эвакуировалась. Долго разыскивал. И вот весточка из Уфы, и фотокарточка, на которой запечатлены жена и маленький сын. Степанов был бесконечно рад письму, часто смотрел на дорогую ему фотографию.

— Разобьем врага, и встретишься с сыном, — промолвил Даховник и тут же направился к выходу. Мысли вмиг перенесли его на Житомирщину. Будто снова увидел он родной утопающий в зелени поселок Любар, раскинувшийся на берегу Случи, отчий домик близ реки. Все это в одно мгновение промелькнуло и исчезло… Командир дивизиона собрал всех, кто находился на КП, — разведчиков, связистов.

— Вражеские танки приближаются… Будем, друзья, сражаться до последнего…

Бойцы заняли места в окопах, траншеях. И вот уже доносится гул моторов, лязг гусениц. В танки полетели гранаты, бутылки. Один танк подбит, потерял гусеницу. Кто-то из бойцов подполз к другой машине и бросил бутылку с горючей жидкостью — на черной броне заиграло пламя.

Бой длился недолго. То из одного, то из другого окопа доносились голоса — кончались гранаты. Приближалась новая группа бронированных машин. И тогда Даховник приказал всем уйти в укрытие.

— Сражаться против танков больше нечем, — прокричал он, обводя людей горячим, как дыхание боя, взглядом. — Но нужно остановить, не пустить танки в Сталинград… И мы не пустим… — и немедля Даховник вызвал по телефону командира второй батареи, потребовал открыть артиллерийский огонь по танкам, вышедшим к КП дивизиона.

Бойцы рассредоточились по отсекам командного пункта, но больше всего собралось в оперативной комнате. Над земляной кровлей КП гудело, ухало, словно рушились горы. Со связкой гранат Лука Даховник подался вверх по ступенькам. Кто-то пытался его остановить, но он в ответ крикнул:

— Проверю, как бьют батареи.

А в этот миг перед выходом из подземелья прогремел сильнейший взрыв. Заходили бревна наката. В оперативной, где стояли, сбившись в кучку, девушки-бойцы, сверху посыпалась земля.

— Ой, что же дальше будет, девоньки… — произнесла с тревогой телефонистка Ксения Полякова, белоруска с Витебщины, обхватив за шею свою землячку, подругу.

— Тише, девчата! — прозвучал голос Вали Горбуновой, уроженки волжского города Николаевска, стоявшей ближе всех к выходу из землянки. — Тише, дорогие! Наш командир убит… — И негромко, скорбно промолвила: — Он же вызвал огонь на себя…

На «пятачке», где располагались землянки ДКП, продолжал бушевать огненный смерч. Факелами загорались танки. Мгновенно поднимались тучи дыма. А зенитные снаряды летели сюда и летели. Шедшие за танками вражеские автоматчики разбрелись по оврагам, кустарникам. Снаряды не щадили ничего. Снесли приземистое строение кухни, разворотили накат командного блиндажа. Вспыхнули бревна, доски.

Вновь задрожала кровля над оперативной комнатой, обрушился вход в нее с другой, южной стороны. Но сама эта комната держалась. Дрожали, но не рушились ее опоры, удерживавшие бревенчатую, засыпанную сверху землей крышу. Тут оставались бойцы, с минуты на минуту ожидавшие самого худшего…