— Связь есть!

На позиции пулеметчиков разорвалась бомба. Ранило нескольких бойцов. Перевязали, забинтовали раны и остались на своих местах. А Маше сильно повредило позвоночник. Пришлось отправить ее в госпиталь.

Ранен и политрук Царев. Доложил об этом Ершову. Тот потребовал прибыть на КП полка. Явился, когда враг прекратил налет на переправу. Полковой врач осмотрел раны, выписал направление в госпиталь.

— Этот документ я не возьму, — твердо заявил Царев. — Пока бьется сердце, буду управлять своими пулеметчиками. А если погибать, — то тут, на правом берегу.

Ершов теплым взглядом окинул своего подчиненного, затем посмотрел на старшего политрука Зинченко.

— Как считает комиссар, правильно решил Царев?

— Правильно.

— И я так думаю, — промолвил Ершов, пожав ему руку.

Вечером Ершов снова докладывал в корпусной район ПВО.

— В районе объекта номер четырнадцать атаки с воздуха отбиты.

На следующий день бомбардировщики стали наседать на переправу с новой силой. Над четырнадцатым повисло густое дымное облако. Дым стлался над рекой, скрывал ее берега, и казалось, не река протекает здесь, а раскинулось без края и конца море, покрытое местами сизым, местами черным туманом. А воздух, как прежде, раскалывался от гула и грохота.

Из штаба наземной части по телефону передали Ершову тревожную весть: погиб штаб зенитного дивизиона. Судя по месту расположения, где случилась беда, речь шла о штабе капитана Здисенко. Это взволновало Ершова. С минуту он ходил взад-вперед по помещению. Затем объявил:

— Проскочу, проверю…

— Григорий Иванович, разреши поехать мне, — вызвался Зинченко. Но Ершов не хотел менять решения.

Вместе с ординарцем на газике пробирались они мимо развалин и пепелищ. Затем, оставив машину в укрытии, пешком вышли на холм к батарее Ольховикова. Командир взвода доложил, что комбат и комиссар с полчаса назад были вызваны на КП дивизиона. А там — беда…

Ершов поторопился к КП дивизиона, который был почти рядом. Подошли и увидели на месте КП гору вывернутой земли и копошившихся на ней бойцов. Взорвалась полутонная бомба, завалив входы и крышу блиндажей командного пункта. Произошло это в тот момент, когда Здисенко инструктировал комбата и комиссара соседней батареи.

Бойцы поспешно раскапывали землю над КП. Работа приближалась к концу. Разрыли блиндаж, где находилась группа людей, Командир и комиссар дивизиона, начальник штаба, комбат Ольховиков, две связистки — все погибли. Только одна девушка военфельдшер осталась жива. На нее первыми наткнулись землекопы. Освободили от земли, и она, уже задыхавшаяся, пришла в себя.

— Спасибо, родные, что вернули меня с того света, — говорила она, посиневшая, растроганная.

Тяжело было на душе у Ершова. Но бой не терпит заминок, когда он клокочет. Ершов подозвал командира огневого взвода лейтенанта Квашу.

— Товарищ лейтенант, принимайте командование батареей! — приказал он. — Всем на батарею, открывайте огонь!

Работавшие на раскопке бойцы убежали на огневую. Там уже слышался повелительный голос нового командира батареи.

Одному из комбатов — Григорию Слипко Ершов приказал командовать дивизионом.

— Да помните, что дивизион обороняет «Артерию жизни» защитников города — переправу! На нее не должна упасть ни одна бомба!

Переправа, переправа…

Кроме центральной переправы через Волгу действовало еще несколько переправ в других местах. Одна из них была севернее завода «Баррикады — шла на Зайцевский остров, а дальше на левый берег.

Как и на других участках огненного берега, жестокие бои не прекращались и севернее «Баррикад». В один из дней середины октября около тридцати самолетов бомбили здесь передний край обороны наших подразделений. На этом рубеже стояла сменившая много огневых позиций пятая батарея «малюток». Командовал ею в это время старший лейтенант Владимир Киселев, волжанин, рассудительный и смелый командир, ни при каких обстоятельствах не терявший присутствия духа.

С началом налета зенитная батарея вступила в бой. Киселев приказал двум орудиям бить по самолетам, рвавшимся к переправе, а другим — отражать «восемьдесят седьмых», пикировавших на боевые порядки пехоты. «Юнкерсы», потеряв две машины, стали осторожнее. Не спускались низко, сеяли бомбы вразброс. Но в насыщенных боевых порядках, куда ни, упадет зловещая взрывчатка, — какой-то ущерб да причинит.

Одна из бомб образовала довольно внушительную воронку рядом с орудием Теслицкого. Осколком поврежден прицел. Теслицкий ругался на чем свет стоит, что вышла из строя его грозная «малютка». Но досада донимала еще больше потому, что выбыли несколько человек. Одному бойцу оторвало кисть руки, другого ранило в ногу. А находившийся возле орудия командир взвода Гоголадзе ударом взрывной волны был контужен.

— Не повезло лейтенанту, — сочувственно говорил Теслицкий, — только что из госпиталя сбежал, и вот снова повоевать не пришлось.

А Лена Земцова уже хлопотала возле раненых. Сколько раз вот таким израненным смотрела она в глаза, и смотрела с участием, словно взглядом хотела облегчить им боль. Жгуты, бинт уже нашли и сейчас свое место на новых ранах. «Жаль паренька, красивый, чернобровый, а вот без кисти руки. Возвратится домой, скажут — калека», — думала Лена, а говорила она этому парню другое, чтобы слово не травмировало душу.