С того дня меня поставили на особый режим.

Я сидел в своей комнатенке денно и нощно. И писал, писал, писал… Еду приносили мне из столовой прямо в комнату. Машинистка сама прибегала за оригиналом, выхватывала из-под моего пера страницу за страницей. Корректуры я не брал, копии не оставлял — не до того! «Динамика, динамика и еще раз динамика!» — лозунг этот, выдвинутый редактором, подхлестывал не только моих героев, но и меня.

Человек со шрамом исчез. Следовательно, его надо найти и обезвредить, найти во что бы то ни стало. Ведь редактор не случайно внес поправку в первоначальный заголовок повести. Теперь она называлась «Конец Меченого волка». А вот конца-то как раз и не было видно. Сначала я направил стопы своего главного положительного героя сержанта Аниканова к домику лесника. Но там сидел древний старикашка, вовсе не похожий на барона фон Гроссшвайна. И тем не менее я сумел-таки заронить в сердце читателя подозрение к этому бородачу: ведь шпион может принять любую личину. Но Аниканов не мог арестовать старичка «за отсутствием явных улик». И разведчик долго еще блуждал со своими помощниками по ложным следам.

Не сидел сложа руки и Меченый волк, он же барон фон Гроссшвайн, он же старый лесник. Оказывается, знаменитый гитлеровский разведчик имел задание проникнуть в наше расположение и уничтожить такого же знаменитого разведчика, только советского, а именно — сержанта Аниканова. Обостряя и усложняя сюжет, я в конце концов так запутался, что уже толком не знал, кто кого ловит, — как говорится, «все смешалось в доме Облонских…».

Конца по-прежнему я не видел. И наверное, появилось бы еще с полдюжины трехколонников с интригующей припиской «продолжение следует», если б не выручил один солдат — читатель газеты. Похоже, он давно уже приметил, что зря автор так долго мучается сам и мучает своего героя, и поэтому дал добрый, но, к сожалению, несколько запоздалый совет:

«Да возьмите вы двух-трех автоматчиков, окружите злополучный домик лесника, и шпион будет в ваших руках. Только и делов!»

Я так и сделал. Но тут же понял, что мог это сделать уже в первой главе.

Лес как лес. И деревья, и глухие тропки, устланные прошлогодним листом. Но как он не похож на сибирскую тайгу! Там деревья могучие, кряжистые, и веет от них какой-то былинной силой. А тут деревца хилые, и кажется, что растут они как-то нехотя, не могут подняться от этой глинистой земли вверх, к солнцу.

«Нет, лучше моей сибирской тайги не сыскать на всем белом свете!» — так мысленно рассуждал сержант Аниканов, возвращаясь лесной дорогой из штаба корпуса, куда он отводил пленного унтер-офицера, очередного «языка», захваченного в последнем поиске.

Аниканов вспомнил этот вчерашний поиск, и опять — в который уж раз! — в его сознании возник вопрос: «Кто же такой человек со шрамом?» Может быть, гитлеровский шпион, которого готовились перебросить в расположение наших войск? Едва ли. Опытный разведчик, Саша Аниканов, разумеется, понимал: человек, на лице которого такая отметина, не годится для шпионской работы. Но все-таки кто же он? Сколько ни пытались в штабе узнать об этом у пленного немецкого унтера, тот отвечал:

— Я не знаю.

Аниканов вытащил из кармана кисет, на котором бисером было вышито: «Помни Анфису», как всегда, глянул на него, улыбнулся и привычно, по-солдатски, на ходу начал свертывать самокрутку. Однако закурить не пришлось — в карманах не оказалось спичек.

Слева от дороги, на небольшой поляне, стоял домик лесника, над трубой которого вился легкий дымок. Аниканов направился к жилищу.

В передней комнате у небольшой железной печурки сидел старик и подбрасывал в огонь поленья. Из полуоткрытой двери, ведущей во вторую комнату, слышалась русская речь.

Аниканов вытащил из печки горящее поленце, прикурил. Его внимание привлекла случайная фраза, произнесенная в другой комнате:

— …Это, брат, след из-под Белгорода. Видал, морду попортило — жинка не узнает…

Сержант прислушался. «Из-под Белгорода?… Ведь и я там воевал, может, из нашей части человек», — подумал он и вошел в соседнюю комнату, в которой за большим столом над раскрытой банкой консервов сидели два солдата. Один из них, молодой, светловолосый паренек, с орденом Славы, сидел лицом к двери.

— Присаживайся к нам, браток, хлебнем малость! — постукал пальцем по фляге второй боец, сидевший спиной к двери, и повернул голову к Аниканову.

Сержант увидел на его левой щеке глубокий шрам…

«Он!… Вчерашний!» — мелькнуло в голове Аниканова.

На лице человека со шрамом мгновенно исчезла улыбка. Шрам из красного стал лиловым. Холодные, злые глаза в упор смотрели на разведчика. Но это продолжалось один миг. Человек со шрамом первым пришел в себя и сильным ударом головы сшиб Аниканова с ног, выхватил из-под шинели маузер, выстрелил в разведчика. Затем схватил вещевой мешок, метнулся к окну, вышиб раму и исчез в лесу.

Все это случилось так быстро, что молодой солдат, сидевший за столом, не успел даже сообразить, что же произошло на его глазах. И лишь, когда человек со шрамом скрылся, он подбежал к Аниканову и приподнял его.

Лицо сержанта было залито кровью.

Сознание медленно возвращалось к разведчику. Он попытался открыть глаза, но они были залиты кровью, которая склеила ресницы. Аниканов сделал большое усилие и открыл глаза. Первое, что он увидел, это был молодой солдат с орденом Славы, вытаскивающий из вещевого мешка ракетницу.