– Зачем пожар? – удивился боровичок. – Мы же не «Хаммас». Есть более научные методы. Гэбэшнику время от времени приходится скрывать следы, это отработанная практика, даже спецкурс есть по следственной «дезинфекции». Как-нибудь мы…

– Ладно, – перебил его Мамонт. – Потом. Нам ехать надо, потом переговорите. Включайся, Денис, в работу. И – до связи…

Двигатель «жигуленка» мягко застучал под капотом. Денис вышел и захлопнул дверцу. Мамонт уже о чем-то оживленно переговаривался с Беловым, дергая рычаг передачи. Рассмеялся. Махнул рукой. Машина отъехала от бровки, против всех правил переехала разделительную линию, вырулила на встречную полосу и, развернувшись, помчалась в сторону Нахичевани.

Денис позавидовал им черной завистью. Черти… У них есть дело, еще бы! Настоящее. Они не подглядывают в замочную скважину, не прикидываются шлангами. Настоящее дело, где мозги работают, а рубашка пропитывается горячим потом от тяжелой и опасной работы.

А ему тоже пора. В прокуратуру. И сразу Денис ощутил неприятный привкус во рту. Настойка «Донская», ноль пять, в одиночку, запершись в спальне в час ночи. Окна дома напротив через двор. Скребущаяся в дверь Джоди. Липкий холодный пот. Страх.

Он достал сигарету, прикурил, отвернувшись от ветра. «Жигуленок» давно скрылся из поля зрения. Дул холодный порывистый ветер, бросая в лицо колкие острые снежинки.

– «Известия», пожалуйста.

Денис просунул в окошко киоска смятую купюру, взял газету, зацепил взглядом заголовок первополосной статьи, выдержанный в традициях шестидесятых годов: «НАСА хата с краю, ничего не знаю…» – и направился к зданию прокуратуры – до него отсюда шагов тридцать.

На скамейке у входа маялся жестоким похмельем какой-то оборванец в вытертых добела измятых штанах, коротком коричневом пальтеце и мохеровом берете явно женского фасона. Увидев Дениса, он поднялся и прошел несколько шагов навстречу.

– Слышь, это… Дай рупий пару.

Лицо его было Денису незнакомо – как стертая монета. Без возраста и индивидуальных примет. Просто особь мужского пола. Причем крепко пьющая. Впрочем, Денис в этом плане тоже не образец для подражания. Обломки сознания после алкогольного шторма болтались в черепе, как куски льда в коктейле, да еще гулко постукивали. Они стоили друг друга. Только один был следователем городской прокуратуры и одновременно оперативным уполномоченным госбезопасности, а второй – бомжом и одновременно бродягой. Что в очередной раз подчеркивало несправедливость жизни.

– Скройся, – коротко ответил Денис на ходу.

Тот остановился и крикнул вслед:

– Ты че, банан, зажимаешься? Я те, банан, как человеку говорю, а он: скро-о-ойся!..

Взявшись за медную ручку двери, Денис оглянулся. Оборванец стоял на прежнем месте и пялился на него.

– А-а-а, я ведь знаю… Ты этот, следователь, а? Во, с-сука, банан! Я ж знаю!..

– Что ты знаешь? – негромко проговорил Денис. Он развернулся и сделал шаг.

Что-то в его взгляде оборванцу не понравилось. Тот сразу рванул в сторону.

– Мне Кирьян сказал! Знаю!.. – донеслось из разношерстной толпы спешащих на работу людей. – Знаю!

Гоняться за ним Денис не стал. Он сделал вид, что ничего не случилось, и потянул на себя тугую дверь. «Кирьян, – пытался вспомнить он. – Кирьян…»

– Ишь, развелось их, – сочувствующе сказал пожилой старшина Степан Ваныч, дежуривший на вахте. Он все еще смотрел в окно. – А ты б видел, что на паперти возле кафедрального деется. Как янычары налетают, друг дружку отпихивают: дай, дай, дай! А не дашь, так обложат. Обидно. А ведь чего доброго и прирежут еще, а? А нам оружия не дают…

– А вы захват с переворотом, – посоветовал Денис. – Как ветром сдует.

Ваныч пробормотал в ответ что-то неопределенное. Для него захваты, перевороты и прочие кульбиты остались в далеком прошлом.

Миновав вестибюль, Денис поднялся по лестнице и очутился в длинном коридоре, по обе стороны которого находились кабинеты следователей. В дальнем конце у окна – курилка. Сквозь туман проступали три фигуры. Таня Лопатко и два новобранца – Вышинец и Ляпин.

– Если они в сознанке, очняки надо сразу проводить, для закрепления, – рассказывала Лопатко.

Она была в форме с капитанскими погонами, вид она имела блеклый и усталый, какой обычно и имеет женщина-следователь. Работа собачья, нагрузки огромные, весь день в сухомятке да на нервах. Кругом трупы, вонь, кровь, мат, да мужики, и каждый норовит трахнуть, пока молодая. Вот и получается помесь рабочей лошади и ходячего женского органа.

– А если в отказе, тогда дело другое, тогда в конце расследования их сводишь, может, кто-нибудь не выдержит и лопнет…

– Привет, – сказал Денис.