Но он молчал. Наконец замолчала и Марта, ей больше нечего было рассказывать про себя. Тогда она направила игру по другому руслу. Это, наверно, ужас как интересно рыбачить в море? Неужели ему ничуть не страшно? У нее никогда не хватило бы духу сесть в лодку и отъехать от берега. У нее даже на качелях кружится голова.

Она болтала, болтала без умолку, а Оскар с удивлением слушал знакомый голос, который сейчас произносил странные, пошлые слова. Что же произошло с ней? Куда девалась простая, милая девушка? С каких пор превратилась она в такую егозу и ломаку? Если это всерьез, то как это понять? А если она умеет так играть, когда же она притворялась: в своем доме или здесь? Наконец он прервал ее щебетанье:

— Это все, что ты мне хотела рассказать?

Марта удивилась его вопросу.

— А что ты еще хочешь знать?

— Как ты надумала сюда приехать. Ведь не пришла же ты звать меня на свадьбу? — В его голосе прозвучало что-то похожее на упрек.

— Ах, тебя удивляет мой приезд? Видишь, у меня осталось свободное время, и потом я слышала, что брат сейчас находится в этих краях. Вдруг, думаю, встречу его. Заодно пришло на ум навестить старых друзей.

Оскар встал, прошелся взад-вперед по комнате, сбив своими тяжелыми сапогами в кучу половик. Затем он остановился перед Мартой и, угрюмо взглянув на девушку, спросил:

— Не кажется ли тебе неприличным вмешивать в это дело мою жену и прочих людей?

— Ах, ты все вспоминаешь про тогдашнее баловство? — Марта начала смеяться.

— Баловство? Это ты называешь баловством?

— Ну, а как же! Мне тогда хотелось подразнить немного жениха… Он стал вдруг важничать, воображать, что я им очень дорожу… Я и подумала, что лучше уж с кем-нибудь из чужих… чужой уйдет — и все. А свяжись с кем-нибудь из соседских парней — потом от него не отделаешься.

— А письмо, которое ты мне летом прислала?

Марта закусила губу.

— Ну, это просто так… — покраснев, пробормотала она, как ребенок, которого уличили во лжи.

Теперь Оскар не верил больше ни одному слову из того, что она ему наговорила. Он понял, что она притворяется, и все-таки оставил ее при убеждении, что ей удалось его обмануть: наверно, была какая-нибудь причина, побудившая ее к этой отчаянной игре.

— Ладно, пусть просто так, — сказал он. — Плохо только, что Анита может все это понять иначе.

— Конечно, плохо, Теодор ей невесть что наговорил.

— Теодор?

— Да, он приходил сюда без тебя. А ты сам не можешь ей рассказать, как было на самом деле?

— Кто мне теперь поверит? — Оскар снова сел у печки. Немного помолчав, он сказал: — Если ты хочешь встретиться с Теодором, тебе надо пойти в Гнилуши, к Румбайнисам.

— Твоя жена объяснила мне дорогу. Пора уже идти… Надо застать брата, а то еще уйдет куда-нибудь…

Она встала и принялась собираться. Оскар не пытался ее удержать. Она еще щебетала что-то, еще улыбалась, но сквозь ее искусственную веселость он уже разглядел глубокую грусть. И когда они стали прощаться, ее улыбка была такой страдальческой, в глазах у нее было столько влаги — и ее становилось все больше и больше, — что Марте пришлось быстро вырвать руку и отвернуться. Оскар дал ей уйти. Он не глядел ей вслед, не подходил к окну. Он сел на стул и оперся головой на ладони.

Анита подробно объяснила Марте дорогу в Гнилуши: выйти к морю и потом вдоль берега до самого поселка. Путь был не из легких: дул встречный ветер, мокрый снег кружился в воздухе. Вода прибывала, и волны омывали подножие первых дюн, только узкая полоса песка оставалась для прохода. Марта не чувствовала, что ее одежда промокла от снега, что ноги начинают зябнуть. С раскрасневшимся лицом она быстро шагала вперед против ветра, — раскрывать в такую погоду зонтик не имело смысла.

Дальше, только подальше отсюда, пока не пробудились сомнения и жалость к самой себе не заставила решиться на какое-нибудь новое сумасбродство! Откуда только взялось у нее столько сил, чтобы показать Оскару этот образ, которому суждено уничтожить все его прекрасные чувства к ней, если только они были!

Теперь он успокоится, забудет ее. А она… забудет ли она его? Если ей удалось обмануть его, то самое себя обмануть невозможно. И все же, вернувшись в родные места, она будет жить, сумеет дать счастье тому, кто дожидается ее там; может быть, и сама станет счастливой. Ах, если бы можно было поумнеть, настолько поумнеть, чтобы подчинить чувства рассудку, стать деловитой, послушной жизненным законам, без мыслей о совершенной жертве, без влечения к запретному.

Хорошо стать хозяйкой в родной усадьбе, вырастить новое поколение и научить его жить мирной, благопристойной жизнью, которая позволяет достичь глубокой старости и приобрести уважение общества!.. Но почему человек такое странное создание, что ищет разрушения там, где он так легко мог бы найти благополучие? Почему это преследуемое вечной неудовлетворенностью существо, этот самоистязатель и упрямец пробирается нехожеными путями, не довольствуясь существующим, алча запретного? Как хорошо было бы стать другой!..