Ирина Николаевна умела держать людей на расстоянии (если считала это нужным) и поворотом головы, взглядом или жестом могла остановить любые расспросы, и в то же время оставалась приветливой и благожелательной.

Она не была красивой, довольно простое русское лицо, чуть-чуть полноватое, было приветливым и становилось прекрасным от всегда благожелательной улыбки. Большие серо-голубые глаза освещали лицо и смотрели на собеседника внимательно, словно стараясь прочесть его мысли, но временами в них возникала невысказанная грусть и печаль.

Мне не раз приходилось замечать, что многие красивые и интересные женщины и девушки теряли свое обаяние, если с ними рядом появлялась Ирина Николаевна. Многие братья общины ухаживали и делали предложение уборщице Дуняше, но никто успеха не имел.

После долгих исканий духовных путей Ирина Николаевна в 1919 году пришла в нашу церковь, почти в то же время пришел в нее, с разрешения патриарха Тихона, иеромонах о. Арсений, и мысль о создании общины, возникшая у него, реально осуществилась в конце 1921 года, и первой вошла в нее Ирина Николаевна, ставшая его незаменимым помощником, приняв на себя послушание по уборке храма, дабы ничем не выделяться среди сестер общины.

Ирина Николаевна в начале 30-х годов, с благословения о. Арсения, была тайно пострижена владыкой А[фанасием (Сахаровым)] и стала монахиней Афанасией. Владыка Афанасий находился в далекой ссылке, это было в короткий перерыв между постоянными лагерными заключениями. Владыка был под особым надзором, попасть к нему было опасно и трудно, но Ирина Николаевна все трудности и опасности сумела преодолеть, о том, что она стала монахиней, я узнала только в 1958 году. Неизгладимый след оставила в душе моей Ирина Николаевна – мать Афанасия, поэтому приведу несколько эпизодов, которые, возможно, более полно раскроют ее характер и отношение к людям и жизни.

Помню, пригласила нескольких сестер общины на именины Надя М., человек милый, хороший, но, к сожалению, отягченный сословными предрассудками: гордостью своим происхождением, заслугами предков, родовитостью, дворянством, в те времена это часто случалось в разговорах, и особенно когда собирались «бывшие», да и теперь свойственно многим людям, только одни вспоминают дореволюционных предков, а другие роднят себя с известными деятелями революции.

Гостей пришло много, большая часть состоял из родных и старых дореволюционных знакомых, меньшая – из молодежи, братьев и сестер общины. Надя познакомила нас с родственниками и знакомыми, но почему-то, представляя Ирину Николаевну, также приглашенную, сказала:

– А это наша Дуняша, уборщица храма.

Гости, взглянув на Дуняшу, слегка кивнув, продолжали свой разговор, полный воспоминаниями о прошлом, с перечислением высокопоставленных лиц, имен и приемов Императора Николая II. Мы, друзья Нади, вместе с Дуняшей тихо сидели и вели свой разговор, явно чувствуя себя «не в своей тарелке» и что мы стесняем присутствующих.

Один, видимо, из весьма почетных гостей, возмущался современными порядками и что хамы управляют государством.

Мать Нади сказала по-французски:

– Князь, будьте осторожны, не говорите так, здесь, среди нас, простая уборщица!

Насколько я поняла, фраза была примерно такой.

Гости перешли на французский, а мы продолжали свой негромкий разговор. Мои познания в языке были довольно скромными, но все же я улавливала смысл и понимала, о чем шла речь. Пожилая дама говорила:

– Демократизация! Вот ее плоды, простая уборщица за одним столом с нами – и сделала негодующий жест, завершающий фразу.

Хозяйка дома, разливая чай, видимо, по рассеянности, обратилась к нам по-французски с какими-то словами, мы не поняли, переглянулись и недоуменно посмотрели на нее. Родственники и знакомые заулыбались. Вдруг наша Дуняша на отличном французском языке ответила матери Нади довольно длинной фразой, сказав, что, к сожалению, в начале разговора по-французски не предупредила, что знает этот язык.

Гости и родственники были смущены и удивлены, только небольшой старичок, которого все называли князем, сказал по-английски, видимо что-то язвительное и обидное, на что наша Дуняша ответила также по-английски, отчего князь весьма смутился.

Больше всех были поражены мы, друзья Ирины Николаевны. Этот случай заставил меня, да и не только меня, совершенно по-другому взглянуть на Дуняшу – Ирину Николаевну.

Дружба и взаимная любовь наша стала настолько крепкой, что примерно года за два перед смертью передала она мне девять толстых тетрадей своих дневников и записей, из которых узнала я всю ее жизнь, и разрешила брать из ее записей все, что найду нужным. Этим я воспользовалась, и сейчас, когда пишу о ней, то некоторые сведения черпаю из дневников, не касаясь глубоко личных событий ее жизни.

Обретя веру и придя в Церковь в начале 1914 года, Ирина Николаевна до 1917 года побывала во многих монастырях России. Это был период исканий лучшего из лучших, желания поступить в один из них. Эта мечта тогда не осуществилась, но дала большие знания духовной жизни, дала возможность общаться с людьми, обладавшими высокой духовностью, и самой воспринять от них лучшее. Слушая ее, я словно сама бывала в монастырях, видела жизнь, уклад, особенности богослужения и дореволюционный мир монашества. Жила в монастырях Ирина Николаевна подолгу или столько времени, сколько разрешалось по уставу или гостиничным правилам.