В ее рассказах не было восторгов перед ложной декоративностью, святостью или набожностью, а виденное излагалось и анализировалось с истинно духовных позиций Церкви и церковной истории. Из оставленных записей было отчетливо видно, что она тщательно изучала труды святых отцов Церкви и знала их, великолепно знала устав и церковные службы, а также историю многих монастырей. Приведу несколько рассказов о монастырях (преднамеренно соединив ее рассказы 20-х годов с высказываниями в 40-х, 50-х, 60-х), а также приведу несколько сделанных в последние годы выводов о связи наследия прошлого православия с состоянием его в период 1917–1970 годов.

«Самым высокодуховным монастырем последнего времени, – говорила Ирина Николаевна, – считаю Оптину пустынь, давшую православию и России великих старцев о. Льва, Моисея, Макария, Амвросия, Нектария и последнего старца Никона, сосланного [и скончавшегося в ссылке], положивших начало новому направлению духовной жизни в миру – старчеству у нас в России.

Мне довелось увидеть одного из последних старцев – о. Нектария, и не только увидеть, но и принять благословение на дальнейший путь жизни моей, не раз получать от него советы. Отца Никона видела мимолетно.

О. Нектарий – старец большой духовной жизни и внутренней силы, но понять его можно было лишь тогда, когда подойдешь к нему, отбросив все житейское, открыв душу свою, и тогда получишь то, что определено тебе Господом, найдешь успокоение в советах и руководстве его».

– Посмотри, Саша, – говорила она мне, – прочти, что написано об оптинских старцах, посмотри, и ты поймешь, скольких людей духовно кормила в XIX и начале XX века Оптина, какой огромный след оставила в духовной жизни нашей Церкви.

«Старчество стало в России достоянием не только монашествующих, но пришло к мирским людям через приходские церкви. Первую такую общину создал великий духовник о. Иоанн Кронштадтский. Придет время, и то, что сделала Оптина пустынь, Саровский, Дивеевский, Соловецкий, Валаамский монастыри, духовные общины, созданные в начале XX века, даст свои всходы на нашей земле. Может быть, для этого понадобятся долгие годы, но Церковь Русская будет жить и крепнуть, ибо Господь и Царица Небесная спасут Россию, не оставят ее и нас, православных христиан.

Церковь никогда не умрет, она возродится на том богатом наследии, которое создано за многие столетия ее жизни на Руси, на опыте и крови тех страдальцев и мучеников, что погибают в лагерях, тюрьмах и ссылках».

Ее рассказы о Дивееве, Оптиной пустыни, о небольшом монастыре Макарьевском под Киевом (кажется, так называла его Ирина Николаевна) были просты, вдохновенны и благостны. «Проживешь в них неделю, две, и многие месяцы чувствуешь, словно второй раз родилась, душа в семи водах вымылась».

Однажды вспомнила о каком-то Орловском монастыре: «В 1915 году приехала я туда, так на третий день не чаяла, как убежать! Не монахини, а блудницы, да и те лучше, именем Господа не покрываются, а эти крест, одеяние монашеское носят – были и такие монастыри, за что Бог и наказывает нас сейчас».

Из дневников я узнала, что родилась Ирина Николаевна в 1888 году в Санкт-Петербурге в богатой дворянской семье, в 17 лет окончила гимназию (1905 год), ушла из семьи и почти три года провела, как сама пишет, «почти на дне морального опущения и поведения; символисты, артисты, поэты разных направлений, рестораны и многое другое, мерзкое, грязное, опустошающее прошло в то время через мою жизнь». Но она нашла в себе силы и волю вырваться из порочного круга. Самым удивительным было то, что, по произволению Господа, совершилась ее встреча с о. Иоанном Кронштадтским.

В своих записках об этой встрече она пишет: «Я была у знакомых (1907 год), у них тяжело болела сестра хозяйки дома, врачи не помогали, обращались даже к Бадмаеву – доктору тибетской медицины; больной становилось все хуже и хуже. Хозяин дома, известный просвещенный адвокат, безразлично и даже в какой-то мере враждебно относился к вере, но жена, человек верующий, но по особому, тогда принятому «кодексу» интеллигенции, воспринимала веру – православие – как обычай, свойственный русскому народу. Видя, что сестра находится в состоянии, близком к смерти, после долгих семейных споров, решили пригласить на дом о. Иоанна Кронштадтского, но это оказалось непросто. О. Иоанн всегда был занят, и пригласить его на дом было почти невозможно. После долгих хлопот о. Иоанн согласился приехать и помолиться о больной Марии.

Совершенно случайно я пришла к ним в три часа дня, ждали приезда отца Иоанна. Обстановка в доме была напряженной, но осталась, захотела увидеть этого, известного тогда, священника просто из любопытства.

Иоанн Кронштадтский приехал с опозданием, вошел, и мы, все присутствующие, подошли к нему под благословение, даже хозяин дома.

О. Иоанн зашел в комнату больной, исповедовал, причастил и отслужил долгий молебен; был молебен какой-то возвышенный, необыкновенно душевно-теплый. Даже до меня это дошло тогда. О. Иоанн, закончив молебен, так же как и по приезде, стал благословлять, дошла очередь и до меня. Я подошла, сложив руки для благословения, и вдруг неожиданно о. Иоанн взял мою голову своими руками, прижал к груди своей и сказал: