Шрифт:
Пришлось повернуть к поселку.
Глава 4. Олени у дома
Когда подходили к Якорному, снегопад усилился. Ветер, дувший теперь в спину, нес их, как парусные лодки. Ребята разбежались по домам.
Двинулся к себе и Юрка.
Во всех окнах дома горел свет — не спали. Сквозь пелену мокрых хлопьев за ситцевой занавеской Юрка увидел в горнице темный силуэт матери.
Сердце его сжалось.
Он вдруг понял, что, может, никогда, никогда больше не увидит Валерия.
Юрка подъехал к двери, снял лыжи.
Дверная ручка сквозь варежки обожгла руку. Что скажет он матери? Отца нет — в океане, на печке дряхлый дед, у стола глупенький Васек и мама, и некому помочь брату.
А брат, может, вот сейчас, заблудившись, погибает от холода. Или со сломанной ногой стонет в тундре, и его слышат одни полярные волки да песцы…
А тут еще начинается пурга. Что может быть хуже пурги» в тундре!
Юрка встал на лыжи и побежал к переправе. Авось последняя дорка еще не ушла в Шняково.
Ему повезло. Полузанесенная снегом, она покачивалась на небольшой волне, терлась о сваи. В низенькой рубке машинного отделения громко зевал моторист.
С лыжами в руках прыгнул Юрка в дорку.
— Дядь Вась? — окликнул он моториста.
— Ага… Ты куда в такую погоду?
— Надо.
— Ну как, не объявились еще герои?
— Нет.
— Эко, право, дело. — Моторист опять зевнул.
— Езжайте, дядя Вась, — попросил Юрка.
— Время не вышло. Десять минут еще ждать. Я на расписании. Что, ежели люди рассчитывают на последний рейс?
Моторист говорил, не вылезая из рубки.
Юрка сел на сиденье и больше не произнес ни слова. Десять минут валил на него снег, залеплял лицо, лез за шиворот, а он даже рукой не шевельнул, чтоб отряхнуть его.
Моторист оказался прав: ко времени отхода в дорку спустились с брюги — причала со старыми складскими помещениями на толстых сваях — еще пять человек: зубной врач из поликлиники, редакционная машинистка и трое рабочих из мастерских.
Снег продолжал валить. Сквозь белую завесу смутно проступала плахта, гигантская глыба сопки с плоской вершиной по ту сторону Трещанки.
— Видимости никакой, — сказал моторист, вылезая из рубки и оглядывая реку. — Дальше Малой стороны не пойдем.
Никто в дорке не протестовал: тут с погодой не шутят, перевернется дорка — из ледяной воды не выплывешь.
Моторист сам собрал деньги — по гривеннику с человека, сунул каждому по неровно оторванному билетику и полез в рубку.
Взревел мотор. Густая черная вода, хлюпая и всплескиваясь, шуршала о борта. Люди, кутаясь от снега в воротники, позевывали, лениво переговаривались, а Юрка, держа между колен лыжи, смотрел вперед.
Дорка на ощупь пробиралась к берегу в сплошной неразберихе падающего снега.
Вот она стукнулась в причал Малой стороны, и Юрка выскочил на доски, приладил лыжи и побежал. Дорога пролегала между камней, сорванных с сопки глыб, ложбинок и взгорков, и Юрка раза два грохался — чуть не сломал лыжи.
Вот уже позади здание радиостанции, и сигнальная мачта, и служебное помещение порта. Мелькнули огни судоремонтных мастерских.
Юрка летел дальше, к окраине Шнякова, к низкому длинному зданию.
Ни огонька. Лишь у входа светится электрическая лампочка, и в ее тусклых лучах вьется снег.
В дверях — часовой.
— Мне начальника, — попросил Юрка задыхаясь. — Товарища Медведева.
— Нету его, — сказал парень в армейской ушанке и плотной ватной куртке. — А тебе чего?
— Люди пропали… Ребята…
— Войди в помещение. — Пограничник стал крутить ручку служебного телефона.
Начальник явился минут через пятнадцать. Выслушав Юрку, он сказал:
— Это вы нашли ампулы?
— Да.
— Нашел ты, а принес брат?.. И ваш отец капитан сейнера?.. — Начальник назвал номер судна.
Юрка кивнул. Начальник знал и помнил все. Он знал решительно все о людях поселка. Знал куда больше, чем о том догадывался Юрка.
— Добре, — сказал Медведев под конец. — А домой доберешься как? На Большую сторону больше не будет дорки.
— Как-нибудь.
— Переночуешь в казарме.
Юрка не возражал: в казарме так в казарме.
— Есть хочешь?