Женщина, наконец, прервала молчание:

– Что вы от НАС хотите?

– Вы все поможете мне найти лекарство от этой болезни, своего рода панацею.

– Каким образом? – поинтересовался я.

– Дело в том, что мне нужны были люди для проведения кое-каких опытов.

При этих его словах во мне будто раздался ядерный взрыв. Я примерно представил, как будут выглядеть эти опыты и какова будет наша роль в этих опытах. Научно-фантастические фильмы сложили представление об опытах над людьми.

Вновь воцарилась тишина, и прервать её суждено было мне:

– Почему бы вам не использовать для своих опытов заключённых пожизненно? Правительство рассматривает такие предложения и нередко «выдаёт» таких людей для проведения над ними экспериментов.

Я сам тогда точно не знал что говорил, но предполагал, что так оно и есть. Не имел понятия, есть ли такая возможность – договориться с государством, и «выдаёт» ли оно заключённых для исследования. Но говорить о чём-то было нужно и через несколько мгновений меня, а точнее всех нас (кроме девочки – она всё ещё ела и не слушала наших разговоров, а может быть, просто не понимала о чём они), ждало новое потрясение.

Человек с усиками легко улыбнулся, глубоко вздохнул и облегчённо выдохнул.

– Да, – сказал Радковский. – Я мог бы использовать для своих опытов заключённых. Но я не думаю, что правительство сочтёт мои опыты гуманными даже для заключённых пожизненно.

«Господи, что же это?» - промелькнуло у меня в голове. Что же это за опыты, что они «не совсем гуманны» даже для заключённых пожизненно. Страх закрался глубоко в душу. Я заметил, как на глазах молодой девушки навернулись первые слёзы.

Женщина обняла свою девочку, но слишком сильно. Та недоумённо посмотрела на мать.

– Отпустите хотя бы мою дочь. Ей всего четыре. Пожалуйста, – она с трудом сдерживала слёзы, говорила сбивчиво и еле слышно.

– Да. Конечно. Девочка для таких экспериментов не подходит. Её присутствие здесь – моя ошибка. Ну, вы понимаете, что в таких условиях выбор подопытных невозможен. Мы полагаемся только на волю случая.

Он вновь улыбнулся. В этом мире он видел себя неким вершителем судеб, где все остальные – всего лишь орудие его труда и могут использоваться беспрекословно по его усмотрению. В его глазах мы подобны безмозглым червям.

Радковский стоял. Руки сложил за спиной. По лицу растеклась холодная улыбка. Ему доставляло удовольствие видеть наш страх. Рукой подал знак одному из охранников и тот подошёл к женщине. Охранник склонился над ней, и она что-то прошептала ему на ухо. Должно быть адрес, куда следует отвезти девочку. После этого она взяла розовые ручки дочери в свои и попрощалась.

– Этот дядя отвезёт тебя домой. Слушайся его, хорошо? – голос матери дрожал, но она не плакала.

В глазах девочки мелькнуло недоверие, но детская наивность и тёплый материнский голос взяли верх.

– Хорошо мамочка, - она потёрла заспанные глаза. – А когда ты придёшь?

– Чуть позже. Я должна здесь задержаться. Папа уложит тебя спать.

Во мне поселилась надежда. Когда девочка окажется дома (если девочка окажется дома) одна, отец сразу же начнёт разыскивать мать и… вероятно, нас спасут.

Господи, как нас спасут?! Эта девочка не сможет запомнить и половины пути!

Надежда рухнула и умерла под тяжёлым металлическим каркасом моей пессимистичности.

Женщина поцеловала девочку в лоб, крепко обняла и отпустила. Навсегда. Она позволила себе заплакать только тогда, когда большой человек увёл её дочь и дверь за ними закрылась.

– Не волнуйтесь. С ней всё будет хорошо. Поверьте мне. – Радковский снова улыбнулся. На сей раз теплее. Как-то человечнее, что ли.

А у женщины не было другого выбора кроме как поверить ему. Или хотя бы надеяться, что девочка окажется дома целой и невредимой. В любом случае она не могла позволить, чтобы её девочка осталась здесь и испытывала на себе эксперименты этого безумца. Пока была надежда, ей нужно было воспользоваться. И женщина воспользовалась. Мне никогда не забыть её взгляда, которым она провожала свою дочь. Я не в силах его описать. Должно быть, потому что у меня никогда не было детей, и я не знаю каково потерять их, отдав в руки незнакомца по собственной воле.

– А я? Отпустите меня! Мне всего девятнадцать! – взмолилась девушка и на её глазах навернулись крупные слёзы. Быстро пробежав по щекам, они сорвались на белую скатерть стола. Вслед за ними упали ещё несколько.

Радковский посмотрел на неё с тем выражением, которые присутствовало на его лице десять минут назад: спокойным, холодным, несколько насмехающимся.

– Нет, - наконец выговорил он. – Для вас мы найдём применение, - и он широко улыбнулся ей, обнажив ряд посеревших зубов.

Слёзы ручейками потекли по глазам девушки. Она вся тряслась. Бледная, она стала похожа на живой труп; сидела на стуле, не двигалась, а только сотрясалась от частой мелкой дрожи. Широко раскрытые глаза уставились в одну точку. У неё был шок.