— Как зовут девушку? — спросил Кучум, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Теперь ты ее господин, тебе и имя давать. Хочешь, назови Ульмасак — неумирающей, а хочешь, Сюльчамал — драгоценной вдвойне, а можешь и Гюльнисой — цветком…

— Как ее звали раньше?

Посол чуть помялся и, огладив левой рукой белую бороду, ответил;

— Аллах ее знает… Я и не спросил. Да какая разница?

— Ясно, — Кучум усмехнулся и, кивнув, направился к шатру, но запнулся обо что-то и чуть не упал, ругнулся, — тьфу, на твою паршивую голову!

Окружающие беззлобно засмеялись над неловкостью хана. Второпях он наступил на сидевшего позади него коротышку-брадобрея и тот заверещал, что есть силы:

— Такой большой на меня наступил! Раздавил! Ой, больно! Ой, как больно! — и он покатился по земле, громко вопя.

Кучум невольно растерялся, но затем понял, что коротышка разыгрывает его.

— Эй, успокойся, а то всех зверей в лесу распугаешь, — крикнул Кучум, засмеявшись. — Дайте ему сладостей, пусть замолчит.

Услышав про сладости, коротышка сел на землю, оглядел всех насмешливым взглядом и зашепелявил, смешно коверкая слова:

— Какай хитрый Халик! Ой, какай я хитрый! За один пинок уже дают сладости! Какой у меня умный голова! А зад еще умнее. Хочешь проверить? Пни меня по нему, пни! — И коротышка смешно встав на четвереньки, подставил ему свой зад, закинув на спину полы халата.

Кучум, оказавшийся в неловком положении, глянул на смеющихся послов, на своих воинов, потом на прищуренные глаза Карачи-бека, усмехнулся и слегка пнул коротышку ногой под зад.

Раздался громкий крик и тот, перевернувшись через голову, покатился по земле, кувыркаясь и дрыгая ногами в воздухе. Затем он вскочил, надув щеки и тараща глаза, выпятив свой животик, двинулся на Кучума.

— Что сделал со мной? А! Что сделал?! Так сильно ударил, что задница в живот ушла! Как жить теперь буду?! Дай вина, а то умру! — кричал он.

Кучум дохохотал до слез, махнул рукой, чтобы принесли вина.

— А теперь, прошу отведать наше скромное угощение и принять от нас подарки для достопочтенного Абдуллы-хана.

Все расселись на разостланные меж шатрами толстые попоны к расставленным блюдам с угощениями. Нукеры из сотен сибирского хана обосновались чуть в стороне, и туда же подсели прибывшие воины из посольства. Послы сели напротив Кучума, с левой стороны он посадил Карачу-бека, с правой — племянника Мухамед-Кула. Живя после гибели отца в Кашлыке, юноша заметно подрос, над верхней губой уже пробились едва заметные черные волоски, свидетельствующие о том, что через год, другой он станет мужчиной, воином. Он впервые присутствовал на столь важном собрании как прием послов, и легкий румянец время от времени окрашивал его смуглые щеки, да длинные ресницы чаще обычного вспархивали вверх.

Явился с многочисленными родственниками и Соуз-хан, узнав откуда-то о прибытии бухарских послов. Он был, как всегда, суетен и не сдержан, а после нескольких выпитых пиал вина начал безудержно хвастать:

— Передайте Абдулле-Багадур-хану, что в моих угодьях водятся самые красивые соболя. Старики говорят, что сам Ульгень, покровитель всех соболей, живет в моем улусе…

— Что же ты не привез соболиные шкурки в подарок гостям? — насмешливо спросил его Кучум нимало не обиженный таким бахвальством.

— Я приехал, чтобы пригласить их в гости, если мой хан позволит.

— О том гостей спрашивай, — не глядя в его сторону, как от надоедливой мухи отмахнулся Кучум.

— Мы с удовольствием заедем к уважаемому… "Соуз-хану", — подсказал услужливо Карача-бек, — Соуз-хану, — добавил молодой посол.

— А меня, уважаемый, почему не зовет в гости? — тут же вмешался бегающий меж гостями коротышка-брадобрей.

— Кто ты такой, чтобы приглашать тебя в гости? — небрежно проговорил Соуз-хан, оттопырив нижнюю губу. — Или ты родственник бухарского хана?

— Уважаемый угадал. Так оно и есть. Мой осел вместе с ханскими жеребцами в одной конюшне ночевал и сильно тосковал. На волю вышел, да и сдох, не будь плох. Я с него шкуру снял, хану нашему за халат поменял. Так в нем и хожу. Дал бы и тебе надеть, да боюсь живот некуда будет деть.

После этих слов все опять дружно захохотали, а Соуз-хан, решив, что смеются над его слишком большим животом, налился краской, побагровел и, вскочив, схватился за кинжал.

— Ах, ты, недоносок! Смеешь надо мой смеяться! Да я тебя… — И кинулся за коротышкой, отбежавшим от него на несколько шагов.

— Коль догонишь, сладкую лепешку дам, — дразнился тот издали.

— Ой, Халик-Карсак [4] , не шути с ним! — закричал кто-то из воинов. — У него такой большой кинжал! Страшно!

— Бывает, что и петух летает, — отвечал тот, — а от доброго отца родится бешеная овца. У него пузо по коленям стучит, бежать мешает, в пот вгоняет.

Но, видать, Соуз-хан рассердился не на шутку и что есть мочи погнался за Халиком с кинжалом наперевес. Но догнать юркого коротышку было нелегко. Тот сделал круг, обежав сидевших гостей. Затем метнулся к пирующим воинам, угадав, что именно среди них найдет защиту от разбушевавшегося Соуз-хана и, перепрыгнув через чьи-то ноги, уселся на блюдо с угощениями, чем вызвал дополнительный смех у пирующих.