— Проверка! — усмехнулся он.

— Хитрован! Мы же все с мамой высчитали. Вышло, что сегодня. Куда тебе деться?

— Пап, чего ты мне привез? — приставал Володька.

— Секрет! — сказал Николай.

— Хочу секрет, хочу секрет! — прыгал Володька.

— После обеда! — строго сказал Николай.

— Чегой-то ты не загорел совсем, — высказалась теща.

— Облупился, — ответил Николай, — и дожди были…

После обеда Николай торжественно стал разворачивать ящик с персиками.

— Внимание! — произнес он. — Раз, два, три!.. Персики!..

И он вскрыл ящик. Добрая половина персиков была чем-то раздавлена и представляла собой довольно скверное месиво.

— Продавили, гады! — сказал он.

— Не выбрасывайте! — высказалась теща. — В компот сгодится.

Оставшиеся восемь персиков вымыли. Выложили на большое красивое блюдо и через две минуты съели.

— Ну и намаялся с ними, — сказал Николай.

— Дорог не подарок — дорого внимание, — высказалась теща.

Надежда стала убирать со стола, а Володька побежал во двор…

Когда Николай уже лежал в постели и читал еженедельники "Футбол-хоккей", вошла Надежда в ночном халате.

— А между прочим, почем там персики? — спросила она.

— Три пятьдесят кило, — отозвался Николай.

— Надо же! У нас на центральном рынке и то дешевле, — сказала Надежда и выключила свет.

Утром Николай сел в сорок восьмой троллейбус и поехал на работу.

Сослуживцы говорили ему, что он совсем не загорел.

— Да, облупился, — отвечал он, — и дожди были.

Теплым сентябрьским вечером некоторый молодой человек по имени Леша направлялся к дому некоторой молодой девушки по имени Лида. В одной руке молодой человек нес бутылку сухого красного вина за один рубль шестьдесят пять копеек. В другой — букет гвоздик за один рубль двадцать пять копеек. Леша, конечно, с удовольствием нес бы еще и торт, и книгу — лучший подарок, — но у него было только две руки.

Вечера этого молодой человек ждал, может быть, всю жизнь, а может быть, и немного меньше, потому что питал радужные надежды.

Потому что любил он уже названную молодую девушку Лиду чистой студенческой любовью, не обремененной всяческими грубыми намеками: мол, постоим в подъезде или посидим на лавочке. Любил по-настоящему — по русым волосам не гладил, руку на ее колено со словами "Эх, Лидуха!" не клал, в глаза таинственно не заглядывал и ноздрей при этом не раздувал.

И за все это имел он справедливые надежды на взаимность, которые должны были осуществиться именно в этот теплый сентябрьский вечер, потому что был день Лидиного рождения, о котором ежедневно помнил Леша, хотя никаких приглашений не следовало, потому что настоящие друзья приходят без приглашений. Да… Вот так и возникает новая молодая семья, незаметно пробивая себе дорогу в зарослях показной красивости, животной чувственности и внешнего благополучия. Возникает ячейка, а потом крепнет. "Мне не надо судьбы иной, — думал Леша, — лишь бы день начинался и кончался тобой". Эту мысль, услышанную по радио от Эдуарда Хиля, он запомнил навсегда, а когда запомнил — переписал в записную книжку.

Лида, конечно, удивится, открыв дверь. А он протянет ей букетик алых гвоздик, символ жен летчиков эскадрильи "Нормандия-Неман", и скажет: "Это тебе, Лида, в день твоего рождения…" И она сразу поймет, что он настоящий друг, потому что настоящих друзей не приглашают — они сами приходят. А потом выйдет из кухни Клавдия Мартыновна, вся в муке, всплеснет руками и всхлипнет. А он протянет ей бутылку сухого красного вина и скажет просто: "Это вам, Клавдия Мартыновна, в день рождения вашей Лиды…"

И они пойдут с Лидой в ее комнату, он поможет ей по начерталке, и ее русый локон будет касаться листа ватмана… И ясно станет, что через каких-нибудь четыре года отметят они вступление в законный брак искрометной молодежной свадьбой. А раньше зачем?.. И дело совсем не в проверке чувства. За свои с Лидой чувства Леша отвечает. Просто надо специальность получить, на ноги встать. А еще года через два появится Митька. А раньше зачем?.. И дело совсем не в эгоизме. Просто надо дать окрепнуть семье, в театр походить, на выставку, на каток… А что? Митька родится — им по двадцать семь. Митьке десять — им тридцать семь. Митьке двадцать — им сорок семь. Митьке тридцать — им пятьдесят семь. Митьке сорок — им шестьдесят семь. Митьке пятьдесят — им семьдесят семь. Митьке шестьдесят — им восемьдесят семь… Дойдя до восьмидесяти семи, будущий отец позвонил в квартиру будущей Митькиной матери, которой сегодня исполнилось двадцать.

— Кого это еще несет? — услышал он, стоя за дверью, голос Клавдии Мартыновны. — Кто там?

— Воры, — добродушно пошутил Леша, потом кашлянул и сказал серьезно: — Это я, Клавдия Мартыновна.

— Кто я?

— Ну я, Леша!

— Какой Леша?

— Никакой. Просто Леша.

Замок щелкнул, дверь нерешительно открылась.

— Это вам, Клавдия Мартыновна, в день рождения вашей дочери, — просто произнес Леша и протянул будущей теще бутылку сухого красного вина.

— Вы к Лиде, что ли? — чуть откинув голову назад, спросила будущая теща, недоверчиво глядя на бутылку.