Иван понимал: врачиха заговаривает зубы, чтобы не выл от боли, не дергался. И он сам старался отвлечься, вспоминал то свой крейсер «Красный Кавказ», то мокрое от слез лицо Нины, ее неистовые благодарные поцелуи…

— Кладите его на носилки, — сказала врачиха, когда ловкие руки санитара обмотали его всего белыми бинтами.

Зародов отжался от стола, попытался встать.

— Как это можно носить такого тяжелого. Сам дойду.

Санитар решительно прижал его плечи.

— Доходился. Теперь твое дело — лежать…

Его отнесли в класс, на двери которого было написано — «3-б». Здесь стояла одна единственная парта, за ней, боком, сидел раненый, выставив в сторону толстую, как бревно, загипсованную ногу, писал что-то, по-детски покусывая карандаш. На стене висела густо исписанная классная доска. Посередине крупно выделялось: «Смерть фашистским гадам!»

Пол вдоль стен был устлан слоем соломы и на ней, один возле другого, лежали раненые.

Иван уткнулся носом в солому, задышал жадно. Солома пахла точно так же, как та, Нинина.

Раненые здесь были, как видно, все не тяжелые, отовсюду слышались спокойные голоса, только из угла доносился монотонный стон.

— …Ворвались мы, значит, в эту деревню, гляжу — немцы в мазанку лезут, стреляют из окон, — рассказывал кто-то поблизости. — Ну я, стал быть, на рычаги и в эту мазанку. Долбанул в стену — грохот, пыль, крики. И все, и тихо, встал двигатель. Правда, сразу опять завелся. Но что-то, видать, случилось с ленивцем правой гусеницы, заклинило, видать. Начали было отвинчивать гайки аварийного люка, только слышим стучат сверху: «Рус, сдавайся!»

— Как вы? — услышал Зародов над самым ухом.

Открыл глаза, увидел Нину.

— Что я-то? Заживет, — ответил так же, почти шепотом. — А ты как?

— Мне чего — не раненая.

— Клянешь меня?… Спас, называется… Воспользовался беспамятством…

Она наклонилась совсем близко, горячо дохнула в щеку, поцеловала.

— Сестричка, — послышалось рядом, — и мне бы этого лекарства.

Нина исчезла, а Иван начал подтягиваться на руках, чтобы взглянуть, кто там такой наблюдательный. Острая боль, словно плетью, хлестнула наискосок спины, уложила. И он удивился, что теперь болит больше, чем вчера или сегодня утром. А думал: после докторов сразу легчает.

— Умотали б тебя, как его, тогда и требовал лекарства, — сказал кто-то.

Вокруг засмеялись. Видно, не один тут был наблюдательный.

— Что это тебя, браток, умотали, как мумию египетскую? — спросил тот же голос.

— Да легкий я, — глухо, не поднимая головы, сказал Зародов. — Спину только исхлестало, а как ее перевяжешь, спину-то? Не рука ведь.

— В спину — это плохо…

— Чего хорошего, — перебил другой голос. — У нас одного в задницу ранило, так потом отбрехаться не мог, все говорили: драпал от немцев…

— Нет хуже, когда в спину, — в свою очередь перебил первый голос, настойчивый, спокойный, назидательный. — Спину беречь надо, на ней все держится…

В этот момент грохнуло где-то неподалеку, зазвенели немногие, целые пока стекла. Послышался знакомый неровный гул немецкого бомбардировщика, снова грохнуло — подальше, и все стихло.

— Эй, мумия, давно на войне-то? — спросил все тот же насмешливый голос.

— Все мое, — буркнул Зародов.

— Все да не все. Сколь на фронте-то?

— Не тот счет, братишка, — вмешался непрошеный защитник. — Не числом прожитых дней теперь измеряется жизнь, а числом убитых врагов.

Затихли голоса. Потом кто-то спросил:

— Ну а дальше? Как из танка-то выбрались?

— Выбрались, — охотно отозвался рассказчик. — Немцы пленного привели, красноармейца. В крови весь, а боятся, видать, его, — четыре автоматчика рядом. Мы в триплекс все видели. Офицер что-то сказал ему, а он головой мотает, не соглашается, Тогда офицер по лицу его ударил, и тот парень крикнул: «Ребята, — кричит, — чего стоите?! Дави их, так перетак, не жалей меня, я теперь без пользы!»

Рассказчик умолк, и Зародов все ждал продолжения, забыв о боли.

— Ну и что вы?

— Что мы. Крутанули на второй скорости… И танк пошел. Гусеница, слышу, стучит, но пошел.

Долго молчали, только раненый в углу все стонал надрывно. Потом кто-то сказал тихо, раздумчиво, как о давно всем известном:

— Попомнят Перекоп, гады!

— Да и мы не забудем, — ответили с другой стороны.

— Видно, не удержим немца.

— А ты не каркай.

— Чего уж там. Подкрепления нужны, а где они?