Позже часто говорили, что после того, как Гийом попал в Ведомство Федерального канцлера, его «законсервировали». Но Маркус Вольф точнее описывает реакцию HVA на последний взлет карьеры Гийома: «С января 1973 года, когда Гийом стал референтом канцлера, мы сразу же почти до нуля убрали любую возможность его разоблачения, которая всегда возникает при поддержании связи — в качестве меры предосторожности. Мы сначала хотели выждать, что из этого получится. Но мы могли исходить из того, что не было никаких важных факторов, угрожавших потенциально положению Гийома. Сама близость к Брандту означала почти полную гарантию того, что даже органы безопасности испытывают к нему полное доверие.»

У Гийома тогда было много приятелей, но не было настоящих друзей. Это значило, что лучше всего ему удавалось находить друзей среди врагов. На праздниках с выпивкой он заводил бесчисленные знакомства:

«В какой ты партии, засранец?» — спросил он однажды человека за столиком напротив.

«Я в ХДС, засранец.»

На что Гийом ответил: «Тут ничего уже не изменишь. Иди сюда, поболтаем.»

Дружище Гюнтер с берлинской рожей легко набивался в друзья. Но все равно он чувствовал себя одиноким. В здании клуба он жаловался председателю Кадрового совета Клаусу Зееманну, что не может найти общий язык с коллегами. Только один раз его в частном порядке пригласили в гости. Но и Зееманн не мог помочь этому его горю. В конце концов, он и сам не хотел иметь дела с «маленьким мещанином»: «В любой беседе на общественные темы с ним просто не о чем было говорить. Для этого у него было слишком мало внутреннего содержания. Его умственный уровень был как у батальонного адъютанта.»

Не только коллеги держали его на расстоянии, но и собственная жена. Из их брака за это время получилось содружество, подчиненное общей цели — скрепленное совместной конспиративной работой. Но и здесь легко можно было выйти из положения. Еще юношей Гюнтер хвастался тем, что у него было тридцать пять подружек.

«Он был милашкой с очень сильным обаянием», - вспоминает Сузанна, поклонником которой был в те годы Гийом. «Достаточно ему было похлопать ресницами, и девчонки уже были у него.»

Двадцать лет спустя он снова воспользовался этой стратегией — и имел успех. Среди тех, кто, как тогда говорили, пали жертвой его ресниц, была Мари-Луизе Мюллер, секретарша Эгона Бара в Ведомстве Федерального канцлера. Заглядывал ли он при всех этих шурах-мурах в бумаги ее шефа? «Было бы грешно не воспользоваться этим. Но собственно фройляйн Мюллер не была моей целью. Это просто так вышло.»

В любом случае фактом остается, что Политбюро СЕПГ задолго до начала переговоров по подписанию Договора об основах отношений между ФРГ и ГДР знало концепцию и предполагаемое поле обсуждения посредника Бонна Эгона Бара и смогло соответственно к этому подготовиться. Но Эгон Бар не видит сегодня в этом никакой близкой связи с делом Гийома. «Мне стало легче, когда я установил, что этот человек стал близок к Вилли Брандту уже тогда, когда оперативная фаза внутринемецкой политики окончилась в ноябре 1972 года.» В действительности агент был вблизи канцлера начиная с лета 1972 года. Сегодня он говорит: «В предвыборных поездках я впервые смог ознакомиться с настоящими папками канцлера.»

Бар в любом случае придерживается мнения, что важная в разведывательном отношении информация не обязательно должна исходить из папок досье: «Знать, как, к примеру канцлер оценивает американского президента, для меня было бы важней, чем узнавать из досье что-то, что уже завтра может устареть.»

Гийом может сегодня это лишь подтвердить: «Болтовню людей нельзя недооценивать. Немногочисленные социал-демократы образовали закрытую общину посвященных. По вечерам они встречались и раскрывали друг перед другом душу. Это было прекрасной питательной средой для меня.»

Гийом был теперь в зените своей карьеры. Он мог получать сведения из самых разнообразных источников. Так, он принимал участие в заседаниях профсоюзного совета СДПГ, в который входили все социал-демократические руководители профсоюзов. Особенно близкие отношения установились у него с штабом ДГБ в Дюссельдорфе. Брандт через него передавал приветы, ветераны Ведомства Федерального канцлера уже называли его «Тенью Вилли». Тому, кто вел себя как ближайший Санчо Панса Брандта, многие чиновники всегда хотели услужить. Его просьбы о документах и сведениях для служебного пользования, как правило, выполнялись сразу.

Вскоре референт на службе МГБ уже перестал зависеть от «чужих поставок». Как человек канцлера, он во втором периоде правления Брандта получил право присутствовать на ежеутреннем обсуждении «малой ситуации» в стране и в мире, которые проводил государственный секретарь Граберт с начальниками подразделений, и узнавал, что происходит. Он участвовал в заседаниях фракции и правления партии, он весь превращался в слух, когда по вечерам телохранители из боннской группы безопасности садились вместе, и после нескольких стаканчиков вина у них развязывались языки. Так как он постоянно ездил с документами, то с любопытством заглядывал и в них, что приводило в ужас некоторых его корректных коллег.

О «большой ситуации» Гийома информировали из первых рук. Он постоянно следовал за канцлером, не только в служебное время. Он помогал ему и в частном порядке, участвуя в семейных прогулках. Но что на самом деле важное мог сообщить Гийом великому Паулю в Восточный Берлин? И люди «внутреннего круга» и непосвященные до сих пор придерживаются мнения, что сообщения Гийома Главному управлению разведки ГДР, кроме немногочисленных исключений, не были в действительности столь опасны для государственной безопасности. Но тем не менее Восточный Берлин узнавал через своего супершпиона все, что ему нужно было знать о канцлере мира и его Восточной политике.