Но мог ли действительно Гийом ехать с ним в Норвегию, если против него выдвинуто такое серьезное обвинение? Брандт предоставил Геншеру право решать. После не подтвержденного последовавшего обсуждения с Ноллау министр дал канцлеру понять, что Гийом, как и планировалось, может принять участие в поездке. Речь идет, мол, скорее об опасении, чем о подозрении.

Во время разбирательства в следственной комиссии по делу Гийома показания Геншера противоречили показаниям Ноллау. Ноллау утверждал, что никакого последующего разговора Геншера с ним вообще не было. Геншер даже не сообщил ему ничего о решении канцлера. Лишь в начале июля Геншер походя сказал Ноллау: «Кстати, они хотят взять шпиона с собой в Норвегию.»

К тому моменту Гийом уже давно был на даче Брандта.

Геншер, со своей стороны, сперва не посчитал нужным проинформировать сразу же о результатах своего разговора с Брандтом 29 мая президента БФФ. Ноллау сам позвонил ему пару дней спустя и спросил, как же решилось дело. Министр внутренних дел, по словам Ноллау, сказал: «Ах, да, я как раз хотел Вам позвонить, канцлер согласен.» Это означало: наблюдение можно было начинать.

В Ведомстве Федерального канцлера все шло по-прежнему. Гийом ничего не подозревал. Кроме Граберта и Вильке, информированных Брандтом, никто не знал о тяжелом обвинении против их прилежного коллеги.

Когда Гийом по утрам входил в рабочие кабинеты канцлера, он, как обычно, говорил ему: «Доброе утро!» . Вилли Брандт на мгновение смотрел на него и отвечал на приветствие. «Поступайте так, чтобы он ничего не заметил», - советовал ему Геншер. И канцлер старался, как только мог. Но незаметно дистанция между ним и ревностным адъютантом увеличилась. Брандта охватило чувство повышенной осторожности. Он создал свою собственную контрразведку — один из многих абсурдов дела Гийома. Федеральный канцлер попытался сам взять на себя задачи слежки, для которых, собственно, имелись специально подготовленные люди. Но им не позволили это делать.

Клаус Харппрехт, качая головой, вспоминает сегодня, как Брандт со всей серьезностью старался самостоятельно выйти на след шпиона в своем бюро: «Он по вечерам перемешивал на столе в определенном порядке папки, о которых знал, что Гийом их когда-либо увидит. Когда тот возвращался, он контролировал, не изменилось ли местоположение папок. Возможно, он еще мальчишкой читал об этом в романах: он натягивал ниточки и смотрел, не изменятся ли они каким-то образом. Он клал свой карандаш в определенном направлении, чтобы позже проконтролировать, не перекладывали ли его. За этой абсурдностью скрывалась вся серьезность дела: никак нельзя понять, почему Гийом смог безо всякого наблюдения сопровождать канцлера в Норвегию — с разрешения служб безопасности!»

Канцлер действовал как агент-провокатор, как приманка, чтобы разоблачить вражеского разведчика. Для высшего защитника конституции это казалось нормальным. Но на самом деле ситуация была абсурдной.

Когда Ноллау посоветовал Брандту никак не менять своего поведения по отношению к Гийому, он, видимо, не знал, насколько близок уже был подозреваемый к канцлеру. Он все еще заблуждался, думая об экономическом отделе Ведомства Федерального канцлера. Последний взлет карьеры агента прошел мимо внимания шефа БФФ.

Брандт справедливо возмущался в своих мемуарах: «При этом не было нужно никакого секретного расследования, только одного телефонного звонка хватило бы, чтобы узнать, что Г. внутренним решением от 30 ноября 1972 года был переведен в бюро Федерального канцлера — для решения вопросов, которыми раньше занимался Ройшенбах.»

Федеральное ведомство по защите конституции и Министерство внутренних дел на самом деле исходили из того, что Гийом по своей работе достаточно далек от секретных документов и никоим образом не связан с главными и государственными делами.

Ноллау не хотел знать, что предполагаемый агент будет сопровождать канцлера в Норвегию. Когда Граберт, от имени Брандта, 5 июня еще раз спросил Геншера об отпуске в Норвегии, ответ был таким: «Ничего не менять!»

Зато Ноллау развил кипучую деятельность в совсем другой области. Он считал, что обо всем нужно проинформировать председателя парламентской фракции СДПГ. Просто удивительно, насколько он был уверен, что Герберт Венер имеет право на такую информацию. Так как «дядя Герберт» для своего земляка-дрезденца Ноллау был более, чем другом, проявлявшим отцовскую заботу, главный защитник конституции забыл железный принцип «Need to know» («Знать, только то, что нужно»), по которому работают все разведки мира: человека можно посвятить в дело только тогда, когда это абсолютно необходимо. Для расследования дела Гийома совсем не нужно было сообщать о нем Венеру.

Ноллау много раз пытался дозвониться к Венеру. Но «дядя Герберт» не был дома. Он был в Восточном Берлине у Эриха Хонеккера.

Темным вопросом осталось, мог ли Ноллау проинформировать Венера об этом еще до отъезда последнего на встречу с руководителем ГДР. Он сам это отрицает. Заговор? Шеф HVA Маркус Вольф, утверждавший, что никто не знает Венера лучше, чем он, сегодня заверяет, что Хонеккер не был посвящен: «Я сомневаюсь в том, что политическое руководство страны, в которой глава государства не занимается прямо или непосредственно вопросами разведки, информировали бы о таком источнике. Я могу только подтвердить то, что сказал Хонеккер на одной встрече в Хельсиники. Он ничего не знал о деятельности Гийома в Ведомстве Федерального канцлера.»